За десять дней до того рокового события, которое сразу изменило тысячи и миллионы человеческих судеб, — старший лейтенант Андрей Савин экспрессом Владивосток — Москва отправлял жену с двухгодовалой дочкой.
Эта поездка была решена еще зимой по настойчивой просьбе бабушки.
«Старею я, надо бы повидаться и познакомиться со своей правнучкой Наденькой. Уважь мою просьбу, Катюша».
Молодому мужу было грустно расставаться с женой. Приходилось утешать себя тем, что месяц — не год, переживет как-нибудь, а в июле у него отпуск и тогда они опять будут все вместе.
— Смотри, не очень там привечай своих бывших поклонников! Я ревнив, — маскируя тревогу шуткой, наказывал Андрей Кате.
— Хорошо, учту! — улыбаясь, отвечала она из окна вагона.
Андрей все смотрел и смотрел на нее, и у Кати вдруг защемило сердце: «Уж ехать ли?»
Поезд тронулся, муж побежал за вагоном, размахивая фуражкой. Наденька заплакала, и Катя почувствовала, что и она еле сдерживается.
Три года назад ее провожали во Владивосток к Андрею чуть ли не всей сменой во главе с мастером: «Свою заводскую девчонку с «Шарика» замуж отдаем» — и наказывали непременно быть счастливой.
— Легко сказать — непременно! Ну ладно уж, постараюсь! — серьезно обещала невеста.
Молодая жизнь постепенно налаживалась. Муж по утрам уезжал на работу, а Екатерина садилась готовиться к экзаменам в вуз.
Муж — до чего непривычное было для Катя слово! Но что поделаешь, женщина, которая ходила к ним убираться, всегда спрашивала ее так:
— Твой хозяин дома?
С подготовкой в вуз ничего не вышло из-за Наденьки. Поняв, что у нее будет ребенок, Катя грустно поплакала. Кончались золотые беззаботные деньки, и как быстро!
— Вот подрастет малыш, нажалуюсь ему, что ты не хотела его, глупенькая мама… — стыдил ее Андрей.
Катя снова принималась реветь, уже в голос, уткнувшись мужу в гимнастерку. Какая она еще мама, страшно подумать даже!
Андрей гладил жену по волосам, целовал солоноватые глаза и щеки…
…В Иркутске в купе принесли телеграмму: «С к у ч а ю ж д у с в и д а н и я ч е р е з м е с я ц А н д р е й». А Катя уже вся теперь была захвачена тем, что ожидало ее впереди: брат Слава, бабушка, заменившая им мать, когда они осиротели, подруги по общежитию и, конечно, цех, куда она поспешит наведаться в первый же день!
В Москве Катю с дочкой никто не встречал, — сама так пожелала и не сообщила о точном дне своего приезда.
С помощью носильщика Катя благополучно сделала пересадку на пригородную электричку. В ушах все еще стоял шум семидневного экспресса, и немного кружилась голова. Наденька сладко спала, не разделяя волнения матери, — впрочем, когда чуть позднее она увидела перед собой доброе лицо незнакомой старушки, то сразу потянулась к ней.
В родном подмосковном городке все было так же, как прежде: деревянная пожарная каланча на площади позади трибуны, небольшие домики с покрашенными охрой палисадниками, в них левкои, золотые шары, запоздавшая с цветением в этом году сирень. Центральные улицы вымощены булыжником, тротуары деревянные или из утрамбованного щебня.
Сколько километров наскакала тут на одной ножке белобрысая тогда девчонка!
Бабушка открыла калитку перед домом. Вышли из своей половины соседи Лунины: «сам», «сама» и сын Виктор.
— С дорогими гостями вас, Аграфена Егоровна, — пропели они хором, потом поздоровались с Катей, — все так, как она воображала в дороге.
Сияющая бабка похвасталась:
— Провожала одну внучку, а встретила двух. Наденька сразу меня признала, потому, значит, родная кровь!
В доме ничего не изменилось: цветы на окнах, зеркало в простенке, стол, шкаф, — все на привычных местах.
Аграфена Егоровна хотя и жаловалась в письмах на свою старческую немощь, — на вид была бодра и деятельна.
Зато Славу не узнать: Катя оставила его замухрышкой мальчиком, а сейчас стоял перед нею красивый белокурый юноша.
— Штиблеты не успеваю покупать. Сорок первый номер уже не лезет! — то ли пожаловалась, то ли восхитилась бабка.
Катя заглянула во все уголки дома: воспоминания обступали ее отовсюду. Школьные годы, заводские, когда она приезжала сюда по выходным из общежития, «доандреевская эпоха», — как в шутку называла этот период Катя.
Отношения бабушки и правнучки сразу наладились. Аграфена Егоровна выкупала девочку в корыте, усадила ее в Катино креслице с полочкой-столом, извлеченное с чердака, и Наденька, очень довольная, красовалась в нем.
Катя со Славой вышли на крыльцо, брату не терпелось показать сад.
— Смотри, сколько завязей, — говорил он, ныряя под ветками яблонь. — Урожай будет.
Он вел сестру к их столику со скамейкой. Теперь садовый столик назывался «творческим инвентарем», потому что Слава пристрастился на нем писать стихи.
— Есть новые? — поинтересовалась Катя. Она была у домашнего поэта главным критиком.
За забором раздался свист, это мальчишки вызывали Славу. Он в растерянности взглянул на сестру: «Отзываться или не отзываться?» И, получив согласие, перемахнул через изгородь.
Катя присела на скамейку: до чего она любила эти дворики с фруктовыми деревьями и грядками лука! В то последнее перед отъездом лето они с Андреем часто просиживали здесь вечерами.