На земле московской - [3]

— Да-а-а, тебе хорошо, у тебя Андрей и видом взял, и человек что надо! — по-детски выпячивая губы и растягивая слова, возражала она подруге.

— Ну ладно, пошли чаи распивать, — добродушно посмеиваясь, заключила Катя. — Я теперь снова займусь тобой!

Аграфена Егоровна видела с крыльца: идут две подружки, держатся за руки, одна повыше — Катя, другая пониже. Три года жизни почитай они провели в общежитии, как сестры родные, хотя случалось, ссорились иногда, дулись друг на друга.

— Ну, насудачились? — спросила бабушка. — Пора и горлышко чайком прополоскать. А кавалера где потеряли?

— Я тут, — отозвался Виктор. Чуть заискивающе улыбаясь, с книгой в руках, он поднимался с травы, точно с коврика. Светлая шевелюра его, зачесанная назад волосок к волоску, была в идеальном порядке, костюм не смят, и ни одна травинка не висела на его брюках.

Нина с удовольствием оглядела кавалера.

— Поджидал меня, мой верный паж? Бабушка, приглашайте и Витю с нами чай пить!

Слава успел к столу: голова мокрая от купания, синяя рубашка прилипла к спине. Ватага таких же возбужденных, с прилизанными волосами мальчишек прошла мимо палисадника, бесцеремонно заглядывая в раскрытые окна. Аграфена Егоровна знала всех ребят наперечет. Она попеняла внуку:

— Позвал бы товарищей в дом, им, наверно, на Катю посмотреть хочется. Познакомил бы…

Слава насмешливо фыркнул, до того нелепым показалось ему предложение бабки.

Аграфена Егоровна с краями вровень палила вместительную чашку внука, прозванную им «артезианским колодцем». Слава мимолетно, так, чтобы никто из присутствующих не заметил этого, приложился щекой к бабушкиной руке. С бабушкой они жили настолько душа в душу, что даже среди его товарищей она имела незыблемый авторитет. Бабка умна, а главное, справедлива, зря не потеснит мальчишеской свободы!

— С сестрой бы посидел, неужели не набегался, — выговаривала внуку Аграфена Егоровна, расценивая его ласку как заискиванье.

— А он со мной завтра в Москву поедет. Не возражаешь? — вмешалась Катя. — У нашего цеха, Нина вон говорит, массовка, целый теплоход закуплен. Вот там я сразу со всеми шарикоподшипниковцами повидаюсь!

— Ну что ж, и поеду. Этот променаж меня вполне устраивает, — басовито отозвался Слава. — Виктор тоже будет?

— Непременно. Я приглашен Ниночкой, — торжественно прозвучал ответ.

— И с богом, и поезжайте. Только Наденька пусть дома остается, нечего зря ребенка по массовкам таскать!

Была суббота двадцать первого июня тысяча девятьсот сорок первого года.

Глава 2

Слава Ермолов хорошо запомнил тот день и даже час, когда внезапно оборвалось его детство. Было ему тогда без трех месяцев одиннадцать лет. Ровно через три месяца, в день его рождения, отец дал слово подарить ему лодку, и он, Славка, стал бы самым счастливым мальчиком в городке!

В классе на окнах распускались в бутылках клейкие листочки тополиных веток, а в школьной мастерской хорошо пахло свежими досками от новеньких, любовно сработанных скворечников. Сколько радости ожидалось впереди: отступала надоевшая зима, вернее, даже уже и не зима — ни на лыжах покататься, ни на коньках. В торопливом походе запоздавшая весна, а там и летние каникулы. Целых девяносто беззаботных деньков, и лодка, его собственная лодка! Подобраны команды, разработаны планы: куда поплывут, где остановятся. Вверх по Дубне, вниз.

Не говорилось только об одном: поправится ли отец к лету.

Слава не сомневался: поправится. Если не к лету, то летом обязательно. На реке, на воздухе окрепнет, перестанет кашлять.

Они жили на Московской, занимали половину пятистенного дома, а в другой половине — Славин старший дружок Витька Лунин.

Им завидовали в школе: вот повезло — все время вместе; что бы стоило и другим родителям расселяться по тому же порядку, скрашивать мальчишескую жизнь!

Бабушкин домишко стоял на Калязинской, посреди огорода с чучелом на гряде. У чучела одно плечо выше, другое ниже, пиджак до колен, шапка внахлобучку и веник в рукаве.

— Мой сторож! — шутила бабка и не убирала пугало даже зимой.

В то недоброе утро Слава, как обычно, завернул из школы на тихую Калязинскую с ее дощатыми, уже освободившимися от снега тротуарами, — проведать старушку.

Кивком головы поздоровавшись с чучелом, Слава закинул было руку через калитку, чтобы отвернуть вертушок, и тут увидел на крылечке бабушку, с накинутым на плечи платком. Он не успел спросить:

— Бабушка, что? — как она, подбежав, уткнулась ему в отворот пальто, беззвучно заплакала.

— Сиротинушка ты моя… Не доглядели, как умер папанька-то твой. Лег отдохнуть и не встал. А мы-то на цыпочках ходим, думаем, пусть поспит. И не попрощался ни с кем…

Слава всхлипнул, отстранил от себя бабку. Скорее домой, увидеть отца! От самого порога он всегда встречал сына улыбкой на похудевшем, с запавшими глазами лице, облокачиваясь локтем о подушку… Случилось невероятное, невозможное… Еще утром, уходя в школу, Слава получил от отца наказ взять в библиотеке повести Пушкина, вместе читать собирались.

«Как же так… а мама? Она же сама врач…»

Тяжело переводя дыхание, Слава вошел в комнату, и рука его потянулась к шапке. Кровать отца была пуста: ни матраса, ни подушек, но что-то белое и длинное лежало на обеденном раздвинутом столе.