Митькина изба сиротливо стояла на берегу не глубокой, но быстротечной реки Калинки. Ни рядом, ни поодаль – ни одного дома. Густой хмурый лес да шумная вода. Отсюда до села Сосновка километра два, а до школы и все три будет. Между Калинкой и селом косо вклинилась молодая белоствольная берёзовая роща. А сразу за избой начинался сосновый бор. Высоченные ели и сосны толпились на берегу. Когда сильный ветер в дугу гнул красные стволы, казалось, деревья хотят напиться, но никак не могут дотянуться вершинами до воды. Зато остролистый камыш забрался в реку по самые зелёные плечи и ни за что не хотел вылезать на берег.
Осенью вода становилась неприветливой, чёрно-свинцовой. В неё падали жёлтые прозрачные листья, сухие еловые и сосновые шишки и мелкие сучки. Кружась и обгоняя друг друга, они плыли к старой мельнице, что приткнулась к лесному берегу ниже по реке. Наткнувшись на осклизлые брёвна полуразрушенной плотины, листья и шишки останавливались. Их тут много, в тихой заводи, накапливалось до первых заморозков.
На мельнице давным-давно ничего не мололи. Старая, заброшенная, она тихо доживала свой век, с каждым годом разрушаясь всё больше. Чёрная замшелая крыша провалилась в одном месте. Вечерней порой в чёрный проём бесшумно залетали какие-то большие птицы. Хромой сторож Андрон рассказывал, что на этой мельнице в давние времена в бездонном омуте поселился водяной. Долго он не давал знать о себе. А однажды тёмной осенней ночью утащил мельника. Два дня мужики баграми шарили по дну, но мельника так и не достали. Потом рыбаки шапку нашли. Это всё, что осталось от мельника. «Великий грешник был наш мельник, – говорил Андрон. – Душу, прости мя, господи, нечистой силе продал…» Односельчане смеялись над этими баснями. «Самогонке мельник душу свою продал... Пьяный свалился с плотины в омут!» – это говорил Харитонов, председатель сельсовета.
Андрон уверял, что самолично видел водяного: хвост рыбий, борода зелёная из тины, вместо рук – две клешни, как у рака, и вдобавок маленькие козлиные рога. Кроме Андрона, никто в Сосновке водяного не видел. Да и слова старого сторожа тоже на веру брать было нельзя: любил выпить старик. А мало ли что может человеку спьяна примерещиться?
И всё-таки Митька опасался один ходить на мельницу. Даже днём. А вдруг водяной в омуте? Сидит и ждёт, когда Митька разденется и бултыхнётся в тёплую зеленоватую муть, а он тут своей клешнёй за пятку цап-царап! И прощай, белый свет.
Вот Митькин приятель Стёпка Харитонов, по прозванью Тритон-Харитон, ничего не боится. Он может забраться на самое высокое бревно плотины и оттуда бухнуться головой в омут. Уж такой человек – этот Стёпка. Бесстрашный. Он хвалился, что ему раз плюнуть ночью прийти на мельницу и пять минут постоять на огромном каменном жёрнове, треснутом посередине. Только со Стёпкой никто спорить не стал. И так все знали, что он отчаянный. Это он в дядю Гришу, отца своего, такой родился. Председатель сельсовета во время войны партизанским отрядом командовал. Его за это орденом Ленина наградили.
Плохо, когда далеко от села живёшь. Всё время надо помнить: засветло – домой. А что дома одному делать? Рыбу удить? Надоело. И так всё лето на берегу с удочкой. А здесь, в селе, ребята, футбол. Кончатся уроки, пообедают и на Козий луг. Трава там утрамбована не хуже, чем на футбольном поле. Положат ребята на траву два вороха одежды – вот и ворота. Ещё два вороха – другие ворота. Тритон-Харитон – главный судья и капитан команды. У него свой настоящий футбольный мяч. Отец ему из города привёз. Только Стёпка не задаётся. И совсем не потому, что у Тритона-Харитона собственный мяч, его выбрали главным судьёй и капитаном. Уважают Стёпку ребята.
Разделятся мальчишки на две команды, разойдутся по местам, Тритон-Харитон свистнет – и пошла борьба! Разве тут упомнишь про время, про дом? Мяч гоняют по полю до тех пор, пока видно.
Митька играет в Стёпкиной команде правым защитником. У него неплохо получается. Когда «подковали» центра нападения Серёгу Воробьёва, Митька заменил его. И в первом же тайме подряд забили в ворота противника два гола. Да каких! Стёпка при всех ему руку пожал и сказал:
– Пушка!
Закончится игра, а на дворе уже сумерки. И сразу у Митьки настроение портится. Даже если его команда выиграла. Все разойдутся по домам, а ему в такую даль через рощу топать. Хорошо, если ещё на небе звёзды мигают да месяц светит, тогда не так страшно, а вот если небо обложное, жутковато одному пробираться через берёзовую рощу по узкой, заросшей подорожником тропе. Это Митька с матерью протоптали её, чтобы ближе ходить, напрямик. Белые стволы подступают совсем близко, и Митьке всё время кажется, что за ними кто-то мохнатый прячется. И сучки под ногами в темноте стреляют громче обычного. Будто идёшь и на орехи наступаешь.
Митьку долго мучило: выходит водяной на берег или всю жизнь в своём омуте сидит? Спросил об этом Стёпку.
– Водяных давно нет, – сказал Тритон-Харитон. – Их после революции вместе с беляками расстреляли.
– Кто расстрелял? – удивился Митька.
– Кто! Красные! – уверенно сказал Стёпка.
