Весной 1972 года мне было предложено поехать в длительную командировку в Сирийскую Арабскую Республику в качестве специалиста одного из наших внешнеторговых объединений. Предложение было принято, и в самом начале лета 1972 года я прибыл в Дамаск.
Потянулись дни. Замелькали недели. Работа оставляла время, чтобы знакомиться с городом, который вызывал у меня смешанное чувство удивления и настороженности. Примерно, как незнакомый лес. Истошные крики уличных торговцев, масса разрушенных зданий, безнадзорные дети, снующие по улицам, пестрая толпа и, наконец, дневная духота — все это было для меня необычным. Но однажды с моих глаз как бы спала пелена. Лес обернулся бесчисленными деревьями, по-своему красивыми, во всяком случае своеобразными, не похожими на все ранее виденные. Лес оказался заселенным приветливыми людьми, которые охотно протягивали мне руки.
Не все ли равно, с чего все началось. Возможно, это были блестящие широко раскрытые глаза уличного мальчишки, с нескрываемым изумлением разглядывающего долговязого иностранца, или умная морда ослика, семенящего со стоическим спокойствием в ревущем автомобильном стаде, а может быть, здоровенный солдат, несущий на спине древнюю старуху, вероятно свою бабку, или еще что-то такое же обычное для Дамаска и совсем необычное для Москвы.
По утрам я стал изумляться нежному цвету Каламунских гор, охватывающих полукольцом сирийскую столицу. Днем любовался глубочайшей бирюзой опрокинувшегося над городом неба, на котором, кстати, не появилось за все лето ни единой тучки. Когда наступал вечер, старался поймать момент появления на небе Сириуса, который здесь особенно ярок. А по ночам часто вставал с постели, чтобы опустить на окнах деревянные жалюзи, потому что невыносимо яркий свет луны делал сон тревожным и напряженным, а то и вовсе отгонял его.
Однажды я изменил обычному маршруту прогулок и свернул с проторенных торговых магистралей в ущелья старого города. Это было открытием нового мира. Оказалось, что район, зажатый полуразрушенными древними стенами, — настоящая «доисторическая столица», как назвал Дамаск побывавший здесь в конце прошлого века французский поэт Ламартин. Эта часть города вместила в себя римскую цитадель, роскошный дворец турецкого наместника Азема, чудо арабской архитектуры — мечеть Омейядов, развалины древнеримских построек, мавзолей великих арабских правителей и многое другое, включая мощный культурный слой почвы, еще совершенно не изученный.
Когда исчезает безразличие, появляется любознательность. Любознательность требует пищи. Начинаются книги и музеи. Они раскрывают глаза, а глаза — горизонты. Поездки по стране стали для меня одновременно и путешествием по времени. Оказалось, что достаточно было отъехать от Дамаска на несколько десятков километров, чтобы попасть в деревню, население которой изъясняется по-арамейски, то есть «на языке Иисуса Христа», или увидеть невдалеке от оживленного, забитого машинами шоссе черный шатер бедуина. Точно в таком же виде он мог стоять и сто, и пятьсот, и тысячу лет назад на обочине караванного пути, по которому не раз проходил погонщик верблюдов Мухаммед. Над ущельями, хранящими следы сандалий солдат фараонов, возвышаются средневековые замки, а рядом с ними — современные стремительные виадуки для строящейся железной дороги. В порту города Тартус, у древней стены, с которой когда-то прыгали в лодки удирающие отсюда крестоносцы, сейчас стоят суда с товарами почти всех стран мира.
Я видел тракториста сирийского сельского кооператива, завтракавшего в поле на обломке античной колонны, неизвестно кем, когда и откуда сюда завезенного.
На моих глазах встречались цивилизации. Иногда они оставляли после себя величественные следы, иногда лишь намеки, порождающие догадки. Царство хеттов. Царство шумеров. Много ли о них известно?
Молчат колоннады Пальмиры. И вдруг в раскаленное безмолвие врезается рев новейшего истребителя; растает в синеве серебряная стрела самолета и вновь тишина, зной, пыль. Ползут тяжелые волны пустыни, красивые, как морские, и таинственные, как морские, потому что никто не знает, какие сокровища они хранят. Иногда из-под желтого гребня выглянет обломок статуи или покажутся остатки строений, свидетельствующие о том, что не всегда здесь было море песка, что были времена, когда в этих местах бурлила городская жизнь, развивались ремесла, процветали искусства. По этим обломкам восстанавливаются имена городов-государств: Мари, Угарит…
Мы стоим на крутом откосе и наблюдаем, как далеко-далеко внизу игрушечные машины копошатся около игрушечной плотины. Нам трудно представить, что высота ее — восемьдесят метров! Это строится второй Асуан! Грандиозный гидрокомплекс на Евфрате. Сооружение его по существу удвоит не только выработку электроэнергии, но и площадь земель, пригодных к обработке. Время от времени ветер доносит до нас из котлована голоса мощных динамиков: «Товарищ Иванов, товарищ Иванов, доложите о готовности… Товарищ главный инженер, Вас вызывает главный эксперт. Вас вызывают к товарищу Степанову. Внимание, внимание…» Евфрат. Колыбель человеческой культуры…
