Петербург нависал огромными сырыми стенами. Толстые ангелы, сморщившись, смотрели на небо. С неба уныло капал дождь, уже которую неделю. Небо затянуло мутной пеленой.
Заяц сидел на скамейке, завернувшись в плащ. Он был пьяный. Он никогда раньше не был пьяный.
Волосы слиплись сзади косичкой и капли стекали за шиворот. Заяц плакал.
Зайца бросила девочка. Вчера. Она ему сказала: «Заяц, ты мне на хрен не нужен». Как дверью по лицу. Они сидели в гостях, и за окнами так же размеренно капал дождь. Как сейчас. Только тогда еще было весело, а сейчас нет. Вчера был день рождения Генки Титова и он танцевал с девочкой Зайца. А потом они целовались на кухне. А Заяц смотрел телевизор и пил морс. Его все лошили, что не водку. Потом он пошел на кухню и все увидел. И напился. Первый раз в жизни. Дурак.
Девочка пришла из кухни и сказала, что Заяц не понимает приколов. Заяц спросил, если это прикол, то что тогда по-настоящему. Девочка ответила, что нельзя быть таким упертым. И послала Зайца.
Заяц ушел с дня рождения в час ночи и пешком пошел в Старый город. Запнулся за какой-то прут и упал в лужу. И уснул. Проснулся в пять утра и пошел обратно. И теперь сидел на скамейке у девочкиного подъезда. Он подумал, что ему приснилось, как она его послала. Он на это надеялся и плакал.
Они познакомились, когда в одной группе ездили в Венгрию. Потом оказалось, что он учится в одной с ним школе. Заяц влюбился. Первый раз в жизни. Они гуляли по Старому городу и Заяц кормил ее в «Макдональдсе». Водил в Эрмитаж. Непонятно зачем. Но он не умел ухаживать за девочками. Эта девочка его научила. Она говорила: «Заяц, я из тебя сделаю клевого пацана». Заяц не понимал, как и смущенно улыбался. У него были оттопыренные прозрачные уши и длинные передние зубы. Уши разъезжались в стороны, когда он улыбался. Получались две ямочки на щеках и торчащие зубы. Как у кролика. Но девочке нравилось. Ей не нравился характер Зайца. Заяц был слишком робкий, слишком наивный и слишком честный. Перед собой и перед другими. Девочка его переделывала, а Зайцу нужно было только одно: чтобы она никуда не пропала и всегда была с ним. Он думал о ней постоянно и ни о чем не мог говорить. Но его и так не особенно спрашивали. Заяц и Заяц.
Каждый день Заяц покупал мороженое и приходил к девочкиному подъезду. Она выходила и он протягивал ей мороженое. А она сердилась. «Ну почему ты такой упертый романтик?» – спрашивала она Зайца и ела мороженое. Заяц пожимал плечами. Девочку это раздражало. Ее раздражало то, как Заяц одевается, то, как он смеется, как иногда громко говорит, на всю улицу. Ее раздражало, что, выходя из автобуса, Заяц хватал ее за локоть и это было неудобно. Что он был постный и неинтересный. Что всегда был серьезный и не понимал шуток. Она твердила Зайцу, что так нельзя, а он улыбался и прозрачные уши его розовели.
Зато Заяц был верный. Лучший друг. Она его иногда спрашивала: «А если я буду тебе изменять?» и Заяц отвечал: «Я тебя брошу». И так было бы на самом деле.
А Генка Титов был веселый. И старше Зайца на два года. Ему было пятнадцать.
Заяц поплотнее завернулся в плащ и посмотрел вверх. Он знал, что никогда не простит девочку. И поэтому плакал. Ничего не мог с собой поделать. Он был упертый романтик и принципиальный человек. И не мог перешагнуть через принципы. Все равно, что добровольно прыгнуть в кучу дерьма и улыбаться. С ямочками.
Подъездная дверь хлопнула, и Заяц увидел свою девочку. Она подошла к нему, и Заяц заулыбался.
– А где мороженое? – спросила она.
– Сейчас, – ответил Заяц и поспешно вскочил – Подожди!
И побежал в магазин, путаясь в плаще.
Генка Титов сидел на кровати у себя дома, пел под гитару: «…и я подумал: а так ли это важно, где и с кем ты провела эту ночь, моя прекрасная Энн…». Рядом, на полу спали друзья.