Мало что из раннего детства осталось у меня в памяти, но стоит только прикрыть глаза, и я живо вспоминаю радость, которая вспыхнула на лице Марджери, когда я – мяукающий комок шерсти – впервые очутилась у нее на коленях.
– Ах ты, это кто же? – ласково спросила она, когда я подняла на нее глаза, которые совсем недавно открылись.
Подруга Марджери ответила:
– Эта кроха – Молли. Ей восемь недель от роду. Мама у нее была бездомная. Остальных котят из выводка уже разобрали по домам, а она осталась.
Сидя на коленях у Марджери, я украдкой рассматривала ее. Мягкая, нежная кожа, морщинки вокруг добрых глаз. Коротко стриженные серебристые волосы тщательно уложены и волнами обрамляют лицо. Но главное, чем тогда мне запомнилась Марджери – улыбкой. Благодаря ее улыбке я почувствовала себя очень-очень важной или, как говорила сама Марджери, такой, что «надо бы лучше, да некуда».
– Вот я и подумала, что тебе не помешает компания, – продолжала подруга. – Я знаю, тебе одиноко с тех пор, как не стало Малколма. Милая ласковая кошечка – прямо то, что доктор прописал.
– Знаешь, эта Молли… просто какое-то чудо в полосочку, – тихо отозвалась Марджери, и по ее голосу было совершенно ясно: она довольна.
Вот так все и решилось: Марджери стала моей хозяйкой. Она пощекотала мне подбородок, и я мурлыкнула, вначале робко, но стоило мне окончательно успокоиться, как мурлыканье перешло в громкое, непрерывное урчание. Марджери рассмеялась, удивляясь, что этакая «фитюлька» может наделать столько шуму.
Шли месяцы, я превращалась из котенка в юную кошечку. Мы с Марджери отлично ладили и обожали друг друга. Марджери была рада, что теперь ей есть с кем поговорить и о ком позаботиться, а я получала удовольствие, купаясь в ее любви и ласке. Я была энергичным подростком, быстро росла и потому была вечно голодной, но казалось, что и мой неутолимый аппетит был для Марджери источником радости. Она покупала мне отборный кошачий корм, да к тому же никогда не забывала поделиться со мной собственной едой: курицей, бараньей отбивной или славным кусочком лососины – что бы ни готовила Марджери, у нее всегда была отложена порция для Молли.
Дом Марджери быстро превратился в мои владения: я спала, где захочу, и делала все, что заблагорассудится. Жизнь была такой комфортной и уютной, что мне совершенно не хотелось исследовать мир за пределами дома. Из окна спальни я видела крыши домов, косогоры и луга, раскинувшиеся вдали. Конечно, мне случалось выскакивать на улицу, но, откровенно говоря, поселок, в котором мы жили, не особо меня интересовал. Да и не было в нем ничего любопытного: вереница магазинов, церковь да парочка пабов. Я знала, что другим кошкам из поселка нравится охотиться на церковном дворе, но меня дома кормили досыта, так что на практике я свои охотничьи навыки почти не применяла.
Вы, наверное, думаете, что мне повезло, и я совершенно с вами согласна. О такой жизни, как у Марджери, любая кошка может только мечтать. А мне нравилось в ней решительно все. Но только до тех пор, пока у Марджери не начались странности.
– Поди-ка сюда, Молли, – шепнула однажды Марджери (мне в ту пору было не больше года). Она наклонилась, опираясь одной рукой на кухонный стол, и аккуратно поставила мою миску на линолеум. Мурлыча в предвкушении – я успела проголодаться, терпеливо выжидая, пока Марджери, медленно передвигаясь по кухне, не закончит свою домашнюю рутину, предваряющую мой ужин, – я спрыгнула со стола. Но одного взгляда в мисочку хватило, чтобы понять: подтверждаются мои худшие опасения. Я недоверчиво принюхалась к ее содержимому в надежде, что вязкая желтоватая масса все же содержит хоть что-то подходящее для кошки, но ожидания быстро сменились разочарованием.
– Это же картофельное пюре, Молли, твое любимое, – подсказала Марджери, заметив мои колебания. Догадываясь, что мне ничего больше не перепадет, я осторожно лизнула то, что лежало в мисочке. Затем, преодолевая отвращение, наполнила рот. Я даже попыталась проглотить эту безвкусную, комковатую массу, но что-то твердое тут же встало поперек горла. Все мое тело свело судорогой, и то, что было у меня во рту, оказалось на линолеуме. Я присмотрелась. Это был неразмятый кусок полусырой картошки, жесткий и несъедобный. Уже не в первый раз за последние недели я подумала, что, возможно, мне придется все-таки выходить на вечернюю охоту, если я хочу наесться досыта.
Стараясь не обращать внимания на голодные спазмы в желудке, я взглянула на хозяйку, которая возилась у мойки. Что-то в ее бормотании меня насторожило. Я давно привыкла к тому, как хозяйничает Марджери (на моей памяти она изо дня в день проделывала одни и те же действия в строгой последовательности), но сейчас я почувствовала в ее движениях неуверенность. Вот она тщательно вымыла кастрюлю и долго вытирала ее посудным полотенцем. Потом замерла, прижимая кастрюльку к груди, и начала беспокойно оглядывать кухню. Распахнула холодильник, пристроила посудину туда, но тут же вынула, досадливо мотнув головой. Потом принялась один за другим открывать кухонные шкафчики, и огорчалась, видя, что они все заняты бокалами или тарелками. Я понимала, что Марджери ведет себя необычно, прежде за ней такого не водилось, хотя, что греха таить, в последнее время подобные происшествия случались все чаще.
