Когда Никиту выгнали из ПТУ за неуспеваемость и тяжелый характер, он целую неделю пролежал на диване. Однако причиной тому была не депрессия, а новый сборник научной фантастики, взятый мамой в их заводской библиотеке.
Через неделю мама сказала:
— Завтра пойдем устраивать тебя на работу.
— Куда это? — удивился Никита, перелистывая страницу.
— К нам на завод.
Никита хмыкнул и перевернулся на другой бок, но так, чтобы одним глазом видеть собеседника.
— А чо я там буду делать?
— Работать. Ты же учился на электрика два года? Вот и применишь свои знания на практике.
— Да кто меня возьмет-то? — спросил Никита после некоторого раздумья.
— Я разговаривала с дядей Мишей. Он у нас начальник цеха ГПМ[1] — к нему и пойдешь.
Тут было о чем поразмышлять. Никита отложил книгу и мечтательно закрыл глаза.
***
На следующее утро они с мамой взяли штурмом троллейбус, который домчал их до заводской проходной. Там их уже ждали. Никите только пришлось показать охраннику свой паспорт, отчего он сильно разволновался, так как проделывал эту процедуру первый раз в жизни.
Дядя Миша встретил их у себя в кабинете. И хотя они виделись не так часто и родниться не особо стремились, он одарил Никиту крепким рукопожатием и приветливой улыбкой. Поболтав немного о разных пустяках с мамой, он дал Никите листок и ручку, чтобы тот под диктовку написал заявление, поставил свою начальственную подпись, после чего соискатели отправились в отдел кадров.
— Документы давай! — рявкнула на Никиту круглолицая тетка, и он протянул ей паспорт — второй раз за день.
«Надо же! — подумал он. — Как взрослый».
Но насладиться этой мыслью он не успел.
— Ты чего мне суёшь? — продолжила наступление строгая тётка. — Трудовая где? Заявление? Медкомиссия? Диплом?
— В первый раз он, — вмешалась мама и протянула ей записочку, которую скромно держала в руке.
Та, прочитав её содержание, моментально расплылась в улыбке:
— Так вы родственники Михаила Борисовича?
— Двоюродная сестра, а он получается — племянник.
— Какой большой мальчик! — искренне удивилась тётка, потому что Никите до двух метров не хватало всего лишь цигейковой шапки.
— Он у меня еще растет, — казалось, с легким сожалением произнесла мама, а тетка встала со своего места и распорядилась:
— Вы посидите тут, а я схожу за бланками трудовых. Потом списочек вам составлю, какие бумажки еще нужны. Чтоб не забыли. Как соберете их — сразу к нам, и мы уже его оформим.
Все ровно так и произошло.
Через пару дней Никита получил пропуск на завод, где была вклеена его фотография и стояла настоящая гербовая печать, расписался в нескольких непонятных ведомостях и получил на складе обмундирование. Оно состояло из робы х/б, валенок, телогрейки, ватных штанов и ватной же шапки, похожей на шлем летчика из фильмов тридцатых годов. С этим скарбом его привели в какое-то помещение за железной дверью и сказали:
— Знакомься — вот твоя бригада. Они тебе все покажут.
В мастерской на минуту прекратился грохот, и два десятка разновозрастных мужчин направили свои взгляды в сторону Никиты. Самый старший из присутствующих — толстяк лет пятидесяти в очках — театрально присвистнул и проворчал:
— Еще один на нашу голову.
Но, видимо, старшим он здесь значился только по возрасту, потому что другой дядька, не высокий, но очень крепкий на вид, протянул Никите руку и пробасил:
— Николай. Бригадир. А на Агафонова не обращай внимания — это ему сегодня доской по башке прилетело.
Все дружно заржали, и по тому, как зажигательно они это делали, стало понятно, что сказанное — не метафора, а имевший место факт.
Никите показали его шкафчик для одежды, и он сразу же облачился в новую робу. В ширину она была с хорошим запасом, чего не скажешь о длине. Хотя, колени и локти закрыты — и то ладно. Валенки сорок шестого размера подошли идеально. Разносятся — и можно будет с шерстяным носком. Ватники и телогрейку Никита решил пока не надевать.
Готовый немедленно приступить к работе, он подошел сзади к бригадиру, точившему напильником что-то зажатое в тисках, и тронул его за плечо:
— Дядя Коля, чо делать-то?
Бригадир от неожиданности выронил инструмент, который с лязгом опустился на цементный пол. Повернувшись, он уперся носом в Никитину грудь, поднял голову и спросил:
— А что ты умеешь?
Всю следующую неделю Никита приходил в мастерскую аккуратно к восьми часам утра, переодевался, садился на скамейке возле окна и закуривал папиросу. В девять часов он выкуривал вторую, в десять — третью, и так до часу, пока не начинался обед. Всей бригадой они шли в столовую, где съедали свои порции борща с гуляшом, а потом возвращались в мастерскую, чтобы полежать минут тридцать и переварить пищу. А еще через пару-тройку папирос все начинали собираться домой, и ровно в пять помещение пустело до завтрашнего утра.
Мама ждала его дома с расспросами и горячим ужином. Он с аппетитом опорожнял тарелки и всегда неизменно отвечал:
— Работаем потихоньку. Мам, я пойду погуляю?
Он шел к друзьям, с которыми еще недавно учился в ПТУ, чтобы попить пивка и побаловаться с гантелями. Иногда они играли в шахматы, но в этом он маме никогда не признавался — стеснялся. Домой приходил далеко за полночь, когда она уже спала. В семь часов происходил подъем, легкий завтрак тарелкой пельменей и снова — завод, цех ГПМ и скамейка возле окна.
