На самом деле, все это началось очень давно. Насколько давно, я даже не осмеливаюсь гадать; но что касается моего собственного участия в событиях, которые погубили мне практику и заставили людей медицинской профессии сомневаться в самом моем рассудке, то все началось со смертью Амоса Туттла. Это случилось однажды ночью в конце зимы, когда предвестием весны подул южный ветер.
Именно в тот день я приехал по своим делам в древний Аркхэм, населенный призраками старых легенд. Туттл, узнав, что я в городе, от лечившего его доктора Эфраима Спрога, заставил врача позвонить в Льюистон-Хауз и вызвать меня в его мрачный особняк на Эйлзбери-Роуд, неподалеку от поворота на Иннсмут. Дом этот — не из тех, куда вообще хотелось бы заходить, но старик неплохо мне платил за то, что я терпел его постоянную угрюмость и причуды, а Спрог, к тому же, дал мне понять, что Амос Туттл умирает, и счет уже идет на часы.
Он в самом деле умирал. У него едва хватило сил жестом отправить Спрога за дверь, чтобы остаться со мной наедине, хотя заговорил он без труда, и голос его был довольно ясен.
— Вы знаете мое завещание, — произнес он. — Вы полните его до последней буквы.
Это завещание стало для нас подлинным яблоком раздора, поскольку в одном из пунктов говорилось, что прежде, чем единственный наследник Амоса — племянник Пол Туттл — предъявит свои права на особняк, весь дом должен быть уничтожен. Даже не снесен — именно уничтожен, причем вместе с некоторыми книгами, обозначенными в последних наставлениях номерами полок в библиотеке. Смертное ложе — не самое подходящее место, чтобы снова оспаривать такое бессмысленное условие, поэтому я просто кивнул, и он принял это как должное. Как же я впоследствии жалел, что не послушался его беспрекословно!
— И еще, — продолжал он. — Внизу лежит книга, которую вы должны вернуть в библиотеку Мискатоникского Университета.
Он сказал мне ее название. В то время оно мало о чем мне говорило; но с тех пор это слово приобрело для меня гораздо большее значение, чем я могу выразить словами, — символ вековечного ужаса, символ го-го, что приводит к безумию, лежащему за тончайшей вуалью прозы повседневной жизни. Это был латинский перевод жуткого «Некрономикона», написанного сумасшедшим арабом Абдулом Аль-Хазредом.
Я нашел книгу довольно легко. Последние два десятилетия Амос Туттл жил во всевозрастающем уединении, в окружении книг, собранных со всех концов света: по большей части то были старинные, источенные червями тексты с названиями, способными отпугнуть менее стойкого, — зловещий том «De Vermis Mysteriis» Людвига Принна, ужасное сочинение графа д'Эрлетта «Cultes des Ghoules», проклятая книга фон Юнцта «Unaussprechlichen Kulten». Тогда еще я не знал, насколько уникальны эти книги, как не понимал и бесценной редкости некоторых фрагментарных отрывков: жуткой «Книги Эйбона», пропитанных ужасом «Пнакотикских Рукописей», грозного «Текста Р'Лайха». За них, как я обнаружил, когда стал приводить в порядок бумаги Амоса Туттла после его смерти, он платил баснословные деньги. Но ни с чем не сравнима была сумма, за плаченная им за «Текст Р'Лайха», который пришел к нему из каких-то темных глубин Азии. Судя по записям, он отдал за него никак не меньше ста тысяч долларов; к тому же в расходном счете я нашел приписку, касавшуюся этого пожелтевшего манускрипта, которая в то время меня озадачила, но впоследствии у меня появилась весьма зловещая причина вспомнить ее: после указанной выше суммы паучьим почерком Амоса Туттла было отмечено: «в дополнение к обещанию».
Все эти факты не всплыли на поверхность до тех пор, пока Пол Туттл не вступил в права наследования, но и прежде имело место несколько странных случаев, которым по-хорошему следовало бы возбудить мое подозрение относительно легенд всей этой местности о некоей могущественной сверхъестественной силе, витающей около старого дома. Первое происшествие не имело никаких последствий по сравнению со всеми остальными. Просто когда я возвращал «Некрономикон» в библиотеку Мискатоникского Университета в Аркхэме, необычайно молчаливый библиотекарь сразу пропел меня прямиком в кабинет директора, доктора Лланфера, который без всяких околичностей потребовал от меня отчета, как эта книга оказалась в моих руках. Ни мало не сомневаясь, я объяснил ему и таким образом узнал, что этот редчайший том некогда не выносился из библиотеки, и что Амос Туттл на самом деле просто-напросто украл его в один из своих редких визитов сюда, не сумев убедить доктора Лланфера позволить ему взять книгу домой официально. К тому же, Амос был достаточно хитер и заблаговременно подготовил идеальную копию этой книги с переплетом, почти безупречным по сходству, с настоящими репродукциями титульного листа и первых страниц, сделанными по памяти. Работая в библиотеке с книгой безумного араба, он подменил своим дубликатом настоящий экземпляр и удрал с одной из двух имеющихся на Североамериканском Континенте подлинных копий этой пугающей книги; как известно, количество их во всем мире исчисляется пятью. Второе происшествие оказалось несколько более тревожным, хотя и оно несло на себе отпечаток обычных историй о домах с привидениями. Ночью, пока в гостиной еще лежало тело Амоса Туттла, мы с Полом то и дело слышали звук шагов. Но вот что было странным в этих шагах: они вовсе не походили на шаги человека, расхаживающего где-то по дому. Они могли принадлежать лишь какому-то существу с размерами, почти превышающими любые человеческие представления, — это существо как будто ходило под землей на огромном расстоянии от нас, и звук его шагов отдавался в доме лишь сотрясениями, доходя к нам из глубин земли. При чем, если я говорю о шагах, то единственно лишь от неспособности точнее описать эти звуки, ибо они не были просто шагами при ходьбе. Нет, то были хлюпающие, желеобразные звуки, какие издавала бы губка, если бы на нее давили таким весом, что следствием подобного шага было бы сотрясение всей земли в том месте, передававшееся нам, слышавшим его. Помимо странных звуков ничего больше не было, а через некоторое время и они затихли. Достаточно знаменательно, это произошло на заре того дня, когда тело Амоса Туттла, в конце концов, вынесли — правда, на сорок восемь часов раньше, чем мы первоначально рассчитывали. Звуки
