Шломо Вульф
Марсик
"И это будет нашей защитой от крыс? - женщина присела на корточки и коснулась легкими пальцами моей едва прощупывемой спины под пухом шерсти. Ты смеешься надо мной, Игорь." "Не скажи. Он, конечно пока мал и слаб, но от него пахнет кошкой. И этого на какое-то время будет достаточным, чтобы они не лезли из своих нор. Мне уже надоело замазывать новые дырки, Оля." "Уважающая себя крыса вообще не боится никакой кошки, - Оля все пыталась прощупать во мне хоть что-нибудь материальное. - Тем более, ни одна не испугается запаха едва прозревшего котенка."
Лучше бы я не прозревал, чем видеть перед собой таких монстров.
Я сомневаюсь, что умозаключения, которые я по привычке формирую в виде литературного описания, когда-либо станут известны моим читателям. Но и я им предан всей душой, и никак не могу поверить, что последняя в моей жизни катастрофа уже произошла. Затем окончился, наконец, период моей слепоты, когда были только звуки, сладкое молоко и ласковое мурлыкание во тьме двухнедельного превращения известного писателя одной планеты в немощного котенка другой...
Итак, читатели, предо мною действительно были человекообразные существа, но кто-то постарался, чтобы выглядели они чудовищно. Попробую описать по своему первому впечатлению. Под жалким обрубком того, что у нас называется носом, на лице моего нынешнего хозяина и покровителя была рана, аккуратно нанесенная острым ножом и так и не зашитая, незарубцевавшаяся, с красными ровными вывернутыми краями, которые без конца отталкивающе двигались, когда Игорь произносил звуки или ел. Вернее отправлял руками или инструментами то, что они называли пищей, в отверстие между рубцами - рот. Вам трудно будет в это поверить, но за рубцами, которые они называли губами, торчали какие-то острые обнаженные кости - зубы, двигающиеся в разных направлениях, чтобы превратить еду аборигенов в то, что собственно и называется в нашем мире грубой, практически несъедобной пищей... Эти кости вызывали у меня ужас, но показывать зубы, по-видимому, являлось признаком их ко мне расположения. Ольга даже подняла меня на колени, поднесла мою, скорее всего, не менее страшную, по нашим понятиям, мордашку к своему лицу и ласково сказала, обнажая свои особо белые и ровные кости между кривящимся особо красным и вспухшим шрамом: "Ты ведь будешь нас защищать от крыс, когда вырастешь, правда, Марсик?"
Так я узнал свое новое имя. Впрочем, для меня это не имело ни малейшего смысла, как и все их звуки, собранные в слова и фразы, как и полки с книгами, где эти слова и мысли были зафиксированы их писателями вместо того, чтобы просто передать мысли в вездесущий эфир и там их оставить до потребления. Но что можно ожидать от человека с таким едва заметным розовым отростком на лице вместо изящного хобота, которым едят нормальные люди? При этом Ольга обдувала меня воздухом из того, что у нее называлось носом, откуда я сделал вывод, что эта же породия на нос, как и отверстие, образованное варварским шрамом, служат аборигенам дыхательными каналами вместо кожи, которой естественно дышат обычные люди в любой среде.
После того существа, которое я увидел, когда прозрел и которое было моей матерью в этой жизни, я не мог вообразить что-нибудь отвратительнее и страшнее, но местные "люди" были хуже - ведь они были в принципе человекообразными. Да, у них не было развитого носа, но зато были омерзительные наросты на голове вокруг ушных отверстий, выставленные как примитивные локаторы. И всего по две руки и по две ноги, а щупальцы были недоразвитые и беспомощные по сравнению с человеческими, не говоря о том, что на руках и на ногах их было всего по пять. На ногах они вообще были практически атрофированы и ни для чего не пригодны. Оставлялось только удивляться, зачем они вообще там существуют.
Но все-таки это были люди. Во всяком случае, у них были человеческие глаза, правда отвратительно короткие. Это заставляло их беспомощно поворачивать голову, чтобы посмотреть вправо-влево, и даже туловище, если надо оглянуться назад - вместо нормального движения зрачков у обычного человека. Но это были глаза. Они хоть слабо, но отражали их внутренний мир. И это помогло мне понять, даже и не вникая в звуки, что они ко мне расположены не просто дружески, но и с определенной нежностью. Если Игорь или Оля молчали, я улавливал, о чем они думают, до того момента, пока я вообще мог постичь ход их невероятных для нормального человеческого существа мыслей.
Скажем в тот момент, когда Оля двумя пальцами опускала меня на приготовленное мне в углу комнаты ложе, она излучала какие-то странные, очень сильные импульсы, связанные с Игорем, но не знакомые мне по прошлой жизни. Я только таращился, когда она стала, выставляя в красном пухлом шраме свои ровные белые кости, освобождаться от внешней оболочки, которую они называли одеждой, и стала гладкой, белой и блестящей в свете устрашающего вида светильников. У нее были какие-то две шарообразные опухоли на теле под лицом, которые, судя по всему более всего привлекали к ней Игоря. Тот, в свою очередь, освободился от оболочки, обнаружив выше своих ног такой чудовищно безобразный двойной нарост, что я свернулся в клубок, чтобы больше ничего не видеть. Без одежды они выглядели еще омерзительнее. То же, чем же они потом занимались, я просто не решаюсь описать - вы все равно не сможете в это поверить, если даже и вообразите это после моего описания. Могу сказать только, что на какое-то время эти двое стали единным существом, а потом снова разъединились...
