Ложь во спасение

Наверное, это была моя первая любовь — Шурочка Хряшко. Но поди разберись, когда тебе только двадцать, какая она у тебя по счету — первая, вторая или, может, вообще двадцать пятая?.. Влюбляться я начал с семи дет. Влюблялся довольно часто, и всякий раз мне, безусловно, казалось, что это первое в моей жизни такое огромное, испепеляющее и неистребимое чувство. Всякий раз, когда оно обрушивалось на меня, я тут же начинал мечтать, как буду знакомить свою любовь с мамой. Представлялось мне это примерно так: мама обязательно плачет от счастья и горячо одобряет мой выбор. После свадьбы мы с моей избранницей постоянно держимся за руки и смотрим друг другу в глаза, вследствие чего у нас через некоторое время, естественно, рождаются дети, но это ни в коей степени не усложняет нашу жизнь, а, напротив, безоблачное счастье продолжается до глубокой старости. В школе мне почему-то постоянно случалось влюбляться не в сверстниц, а в девочек из старших классов. Мне казалось очевидным, что со временем, повзрослев, я их догоню и мы станем одногодками. Но однажды, в июне сорок первого, наше детство резко оборвалось началась война. Уже очень скоро я увидел смерть совсем близко, просто рядом, меня и самого успело слегка контузить, но нет сил, которые способны были помешать природе, и поэтому даже здесь, на фронте, я умудрялся влюбляться. А что делать, когда это тебе положено по возрасту?.. Оставалось довоевать до победы и вернуться в Россию, если, конечно, останусь живой. Война для нас кончилась в Чехословакии, в небольшом городке Весели-над-Лужницей. Говорят, такой неожиданно обрушившейся весны не было еще никогда, — раньше времени взошла трава, зацвели фруктовые деревья, распустились цветы, как сумасшедшие, запели птицы, а мы, обезумев от радости, выпустили в чистое небо, пожалуй, весь оставшийся боезапас. Мир! Мир!! Но откуда-то, изредка, нет-нет да и прилетали и настоящие пули… Короче, напоследок меня слегка ранило, и я угодил в госпиталь, расположившийся в старом чешском замке в местечке Тучапе. Теперь, после победы, можно было позволить себе вволю поваляться на госпитальной койке, армия во мне, как я полагал, пока не нуждалась. И тут я впервые увидел доктора Хряшко Александру Романовну. Шурочку Хряшко… Шурочку…

— Здравствуйте, мальчики! Как спали-ночевали? Сразу с порога она заметила меня.

— О! Да у нас пополнение! И сразу же она напомнила мне мою маму — невысокая, аккуратно сложенная, быстрая и насмешливая.

— Ну, гвардеец, на что жалуемся? Голова цела? Сердце, надеюсь, при вас.

— Жалоб нет, — лихо ответил я, и меня помимо моей воли понесло так, что мой идиотский рапорт закончился уже откровенной пошлостью. — Все, что полагается мужчине, — при мне.

— Ой ли? — Она совершенно нс смутилась. — А мы это сейчас проверим. Ложитесь, герой.

— Слушаюсь — ложиться, товарищ… Я запнулся, погоны ее были скрыты белым халатом. Она все поняла и сама подсказала мне:

— Капитан медицинской службы, Хряшко Александра Романовна. Посмотрела мою историю болезни, подняла на меня свои серые, невероятные глаза и очень удивилась.

— Вы еще не раздались.

— Весь, — робко спросил я. — Или частично?

— Без остатка. До этих ее слов наша беседа протекала в полной тишине, но тут грянул такой хохот, какого я, пожалуй, до сих пор никогда не слыхал.

— А ну-ка, майор, — приказала она черноволосому крепышу, который сидел на своей койке, скрестив ноги по-турецки. — Исполните-ка нам что-нибудь для настроения.

Майор послушно извлек из-под койки аккордеон, и раздевался я уже под музыку. Играл майор очень старательно и, откровенно говоря, ужасающе плохо. Эта мелодия была, пожалуй, единственным, что он умел. А я уже лежал лицом вниз, абсолютно голый и доступный для всеобщего обозрения.

— Да-а, — весьма скептически протянула надо мной прекрасная Александра Романовна. — Прямо скажем, не богатырь… А ну-ка, повернитесь ко мне фасадом. Я повернулся.

— Да, — повторила она. — Определенно не богатырь. Голова ее в белой шапочке двигалась совсем рядом с моим лицом и пахла какой-то удивительной, еще неизвестной мне, волнующей свежестью.

— Не дышите… Дышите… Не дышите… Я послушно дышал и послушно не дышал, стараясь вобрать в себя как можно больше этого прекрасного запаха. Потом она стала легонько мять меня пальцами.

— Так не больно?.. А так?.. А так?.. Прекрасно. Переворачивайтесь тылом. Сердце — в норме… Легкие — в норме… Печень — в норме… Руки ее двигались сверху вниз по моему телу и неожиданно сильно сжали икру раненой ноги.

— Ой, — невольно вскрикнул я и при этом сильно дернулся.

— Что и требовалось доказать, — удовлетворенно сказала она и уже больше ко мне не прикасалась. — Миленький, у вас же там сидит осколок, а вы скромно молчите. Ну что ж, прооперируем, добудем ваш металл. Она поднялась и уже от дверей улыбнулась всем.

— До завтра, мальчики! Это была первая ее улыбка, которую мне довелось увидеть, но такая, что все мои прошлые влюбленности, как я в это мгновение понял, лишь причудились мне, примерещились, или, вернее всего, их не было вовсе, а первое настоящее чувство возникло только сейчас, сию минуту, сию секунду. — До завтра, мальчики!.. Как теперь я буду ждать, чтобы скорее наступило это завтра! Шурочка… Моя Шурочка!..