Курфюрст Альберт-Максимилиан Бюнстерский, он же епископ мадерборнский, остабрюкский, браденбургский и командор Немецкого ордена, заканчивал трапезу, аппетитно хрустя бычьими хвостами, запеченными в листьях настурции, и слушая очередной донос ревностного служителя церкви фра Амадеуса.
— Высокочтимый, — напористо говорил монах, — пока этот ученик дьявола будет безнаказанно совращать души твоих верноподданных, божественная благодать не снизойдет на бюнстерские земли!
— Денно и нощно я молюсь о снисхождении божьей благодати, — лениво отвечал курфюрст, облизывая жирные пальцы. — Однако тебе ведомо, фра Амадеус, что не менее острую нужду я испытываю в крейцерах. — Он взял с подноса покрытый золотистой корочкой: последний хвост и, закрыв глаза, вдохнул исходящий от него аромат. — Если моя казна будет ломиться от крейцеров, мне будет нипочем сам дьявол, не то что его ученик… Знаешь ли ты, мой преданный друг, что этот Пфапф регулярно и, что еще удивительнее, по доброй воле выплачивает мне вдвое больше, чем было оговорено при продаже ему лицензии на владение шнапс-казино?… Побольше бы таких учеников дьявола, прости меня, господи, и мое курфюрство было бы сильнейшим в Священной Римской империи!
— Позвольте возразить вам, высокочтимый, — в руках фра Амадеуса возник свиток. Он развернул его. — Прежде чем предстать пред ваши очи, я взял на себя смелость сравнить доходы, полученные вашим казначейством при бывшем владельце, с нынешними. Что касается первой статьи, здесь вы совершенно правы, высокочтимый. Фридрих Пфапф вносит в казну восемь тысяч крейцеров против четырех, которые выплачивал бывший владелец Гейнц. Однако взгляните на остальные статьи доходов, и вы поймете, что я имею в виду. Согласно полицейскому предписанию за шум в трактире по воскресным дням полагается штраф в пятнадцать крейцеров. При Гейнце, для сравнения я беру последний год, было оштрафовано триста восемьдесят семь человек и получено соответственно пять тысяч восемьсот крейцеров…
— Пять тысяч восемьсот пять, — поправил курфюрст.
— Тем более, — радостно подхватил монах. — А при Фридрихе Пфапфе лишь одна тысяча двести сорок пять крейцеров, то есть меньше на четыре тысячи пятьсот пятьдесят пять.
— Пятьсот шестьдесят.
— Следовательно, ваша казна, высокочтимый, недополучила, несмотря на двойной взнос Пфапфа, пятьсот шестьдесят крейцеров!
Курфюрст поперхнулся, затрясся в конвульсивном кашле.
— Чего пялишься? — прохрипел он, повернув к монаху спину. — Бей!
Тот заколебался:
— Как прикажете, высокочтимый, вполсилы или…
— Бей, ну?!
Огромный, поросший иссиня-черными волосами кулак монаха описал короткую дугу и с чавкающим звуком впился в жирную спину курфюрста. Тот замер с открытым ртом. Фра Амадеус обошел его, заглянул в побагровевшее лицо:
— Дух прихватило? Это хорошо, высокочтимый, дух вон и кашель вон.
Наконец курфюрст судорожно втянул первую порцию воздуха:
— Вина!
Монах живо наполнил серебряный кубок, поднес к губам курфюрста:
— Только не спешите, высокочтимый, маленькими глоточками…
Убедившись, что приступ кашля прошел, фра Амадеус потянулся к свитку:
— Позвольте продолжить?
— Только помни: если сведения истинны, я прикажу вздернуть моего штраф-министра, если они лживы, висеть тебе.
Монах задумчиво потер шею:
— В истинности сведений как таковых я нисколько не сомневаюсь, высокочтимый, но, как вы уже изволили убедиться, я не совсем точен в подсчетах, особенно тяжело мне удается умножение…
— В этом можешь положиться на меня. Выкладывай!
— Возьмем другую доходную статью: драка с членовредительством, наказуемая штрафом в тридцать крейцеров. При бывшем хозяине штрафу подверглись шестьдесят семь человек, получено…
Монах сделал выжидательную паузу.
— Две тысячи десять крейцеров, — тут же подсчитал курфюрст.
— Совершенно верно! А при Фридрихе Пфапфе еще не было ни одного случая членовредительства, высокочтимый. Значит, казна потеряла, как вы только что сами сказали, две тысячи десять крейцеров. Следующая чрезвычайно доходная статья — сквернословие. При бывшем владельце шнапс-казино штрафу подверглись две тысячи сто двадцать три человека, что составило…
— Восемь тысяч четыреста девяносто два крейцера.
— Совершенно верно! В то время как при Фридрихе Пфапфе оштрафовано лишь девятнадцать человек, что составило…
— Довольно! — курфюрст стукнул ладонью по столу. — Фра Амадеус, ты вынуждаешь меня уплатить четыре крейцера за слово, которое так и вертится у меня на языке и которое исчерпывающе характеризует моего штраф-министра!
— Осмелюсь довести до вашего сведения, что господин штраф-министр является завсегдатаем шнапс-казино Фридриха Пфапфа.
— Вот как! С этого и надо было начинать. Они что — родственники?
— Хуже, высокочтимый. Единомышленники.
— И о чем же они… единомыслят?
— Хотят превратить твое курфюрство в земной рай.
— Что?! — и курфюрст захохотал, похлопывая себя по животу.
Монах озабоченно глядел на него, не зная, чем может обернуться этот приступ хохота. Наконец тот утих и, размазывая по лицу слезы, произнес:
— С этого и надо было начинать, мой преданный друг, с земного рая! Ну и насмешил ты меня! Ради такого дела, — ой, не могу! — ради такого дела я готов пожертвовать всей казной до последнего крейцера!… Ладно, выкладывай, как же они собираются создавать в моем курфюрстве сады эдема?
