Наверное, я бы не так расстроился, когда молва обвинила меня в убийстве Карла Романьо, — с кем не бывает в конце концов — если бы не был готов отдать за него жизнь.
Нужно быть последним хамом, невежей и недальновидным идиотом, чтобы пожелать смерти человеку, без кого половина твоих опытов в области актуализации древнеирландских эльфийских печатей заглохнет сама собой. Нет справедливости ни на земле, ни в небесах, если кто-то вздумает поддерживать подобную ложь!
Примерно это я и выговаривал, не в силах владеть собой, высокому консилиуму в составе наших с Карлом жен… то есть, прошу прощения, моей жены, фрау Терезы фон Геллерт, и жены Карла, баронессы Романьо, чье имя никто из нас произнести не мог. Мы ласково называли ее Хугга.
— Дорогой, оставьте вашу экспрессию, — со свойственной ей практичностью сказала моя супруга. — Вы говорили с Арнольдом?
— Ах, говорил! — вскричал я и нечаянно сбил рукавом парадного камзола голубую фарфоровую вазу с ирисами. Ваза упала, разлетелась на осколки, что дало мне повод отрешенно подумать о бренности человеческой жизни.
Тереза хладнокровно подобрала юбки — вылившаяся вода подступила к ним опасно близко — и залезла на оттоманку с ногами.
— Что он сказал? — терпеливо спросила она.
— Пожаловался на погоду, — съязвил я и тут же вспылил. — Разумеется, он сказал, что ничего не может сделать, раз не было официального обвинения! Со слухами бороться, мол, он не умеет… Как будто мы не знаем!
— Вполне возможно, он и впрямь бессилен, — рассудительно произнесла Тереза. — Разве если Хугга выступит с официальным опровержением…
Мы оба посмотрели на Хуггу. Она в вольготной позе — благо, просторное кожаное одеяние это позволяло — развалилась на оттоманке, ничуть не беспокоясь, что ее босые ступни покоятся в луже гниловатой воды, и в целом являла собой образ, максимально далекий от обстановки нашей изящной гостиной.
— Давайте я там… голову отрублю, — предложила супруга Карла, приподняв с персидского ковра небрежно отложенный двуручный меч. Рост и стати вполне позволяли ей таковым орудовать: она была выше даже меня, не говоря уже о своем исчезнувшем господине и повелителе.
В каком из множества миров Древа Карл нашел столь ценный трофей, он даже мне не признался:
«Все равно я там все уничтожил, так что и говорить не о чем, — заметил барон Романьо в приватной беседе, с аппетитом уплетая бутерброд. — Унылое было местечко».
Сама же Хугга разговорчивостью не отличалась и мало что могла поведать о своем происхождении.
— Дорогая, почтенной вдове не пристало рубить головы, — твердо произнесла Тереза, кладя изящную ладонь на бицепс Хугги. — Руку или ногу — еще куда ни шло, но голову?.. Исключено.
Когда Тереза назвала Хуггу вдовой, ее слова пролились мне на сердце, словно ушат холодной воды. Впервые я осознал, что Карл — увлеченный, гениальный, неповторимый Карл Романьо — и в самом деле мертв. Что он не заявится завтра в мой рабочий подвал и не потянет меня наружу, полюбоваться на городской карнавал, мимохожий цыганский табор или особенно удачный закат солнца. Что он никогда больше не обрушит несколько месяцев моих экспериментов, в двух словах предложив новую блестящую трактовку. Что он не обзовет меня снова «унылым экспериментатором мертворожденных идей» и «ретроградом от магической науки» и не зайдет одолжить таблицу эфемерид за третью четверть 1245 г. или коллекцию философских камней из Пенджаба…
— Дорогой, что с вами? — с тревогой в голосе спросила Тереза. — Вам плохо?
Я отнял руку от сердца, отвалился от стенки, в которую словно вмерз, и слабым голосом сказал:
— Нет, ты представляешь, Тереза? Они говорят, что я ему позавидовал… позавидовал! Я! Ему! Да он же на десять лет младше… это, в конце концов, просто… неприлично!
* * *
Прямым следствием этого разговора явилось то, что я вечером отправился провожать Хуггу до дома. Предприятие не столь уж бессмысленное: хоть несколько лет назад мы с Карлом поселились в домах по соседству, даже на ста метрах тротуара можно найти убийц и грабителей.
На крыльцо вышел с фонарем Франц, сын Карла от его первой жены.
— Дядя Франц! — воскликнул он с радостью. — Спасибо вам большое, а то я уж боялся…
— Ер-рунда, — заметила Хугга, отстраняя пасынка чуть в сторону и переступая порог. — Всего-то месяц они в больнице провалялись…
— Да, но вышли оттуда инвалидами, — тихо пробормотал мой тезка. — Вы не останетесь на ужин?
Францу недавно исполнилось десять, однако он старался вести себя как настоящий хозяин дома, а также по возможности приглядывать за сводным младшим братом, Алексом. В этом смысле исчезновение Карла почти ничего не изменило: при своей безалаберности он и раньше уделял семейным делам прискорбно мало времени.
— Спасибо, мы только что поужинали, — сказал я. — Франц, дорогой, я хотел бы увидеть кабинет твоего отца. Если это возможно, конечно…
— О чем речь! — воскликнул мальчик. — Мы ничего там не трогали. Только… это не опасно?
— Я уже там был позавчера, — коротко напомнил я. — Да и кому разбираться, как не мне?
* * *
С некоторой тревогой я стоял на пороге рабочего подвала Карла — моду на подвалы он перенял, по-видимому, у меня, ибо Фицбергер, его первый учитель, работал, как и все, в башне. Меня пугали не возможные последствия — в конце концов, я уже заходил сюда вместе с судебными следователями, и ни один из нас не исчез — но ужасный, неописуемый бардак. И вонь гнилых апельсинов.
