Кто убил Карла Романьо? - [2]

— Мой дорогой мальчик, я разделяю вашу скорбь, но почему же не убрали фрукты? — спросил я.

— Да я как-то… — смутился Франц. Мне стало ясно, что он попросту не горел желанием сюда заходить.

А слугам еще Карл запретил тут появляться: нормальная техника безопасности.

Я собрал все свое мужество и перешагнул безобразную мешанину из обрывков бумаги, пергамента, кусков бинта, заляпанных, по всей видимости, кровью. Обошел по границе большую пентаграмму, нарисованную Карлом в центре пола — не потому, что я боялся исчезнуть, а потому что не хотел случайно стереть линии или знаки или сбить установленные свечи.

С моего прошлого посещения и впрямь ничего не изменилось, только паутины прибавилось. И я по-прежнему не узнавал примерно четверть использованных Карлом символов. Вот это он точно взял из моих древнеирландских изысканий, а вот это откуда?..

У меня закружилась голова, когда я узнал некоторые еще древнеегипетские иероглифы и пару рун. В прошлый раз в волнении они ускользнули от моего внимания. Чего он хотел добиться?..

Посреди пентаграммы, помнится, лежал обсидиановый атам, совершенно магически неактивный на взгляд моего внутреннего ока. Его, несмотря на мои протесты, конфисковал магистрат. Нашелся таки среди них один фанатик своего дело, который поверил показаниям амулетов и не побоялся рискнуть…

Ни малейших следов крови на ноже не оказалось, что еще больше запутывало дело.

Я подошел к столу и окинул взглядом беспорядочное нагромождение тетрадей и просто свитков, исписанных корявым карловым почерком. Их магистрат не конфисковал, уж полных самоубийц туда работать не берут. Эти господа ограничились тем, что магическим образом запретили выносить рукописи из подвала.

Хороший специалист — каковым считает себя ваш покорный слуга — безусловно, мог бы обойти подобный запрет, наложенный городскими чародеями. Но зачем?..

Я смел на пол сломанное перо, куски брабантских кружев и огрызок яблока, поставил на столешницу фонарь и приготовился к бессонной ночи.

— Вам что-нибудь принести? — спросил Франц, который по-прежнему топтался на пороге.

— Полный кофейник, пожалуйста, — вздохнул я. — И чашку.

* * *

С утра было особенно трудно оторвать голову от стола: он казался удивительно мягким, а запах подгнивших апельсинов удивительным образом не мешал. Тем не менее я осторожно выбрался из лаборатории, на цыпочках прошел по спящему дому — даже слуги еще не встали — и побрел к себе. То есть побрел бы, если бы не встретил в гостиной Хуггу. Она дремала в кресле, но при моем приближении тотчас проснулась.

— А, привет, — сказала она. — Я тебя караулила.

— Да?

— Как Карл?

— Где-то… — я неопределенно махнул рукой в пространство.

— Но он жив?

— Вот решу уравнение, тогда узнаем, — довольно раздраженно ответил я. Да, понимаю, говорить в таком тоне с несчастной вдовой (особенно хорошо вооруженной) не стоило, но меня извиняет то, что по утра, до завтрака, я особенно неприятен в общении. Карл это прекрасно знал, и когда заявлялся с утра пораньше, неизменно прихватывал с собой бутерброд.

— В дробях не запутайся, — сказала Хугга, широко зевая.

После чего меня выпустили из дома.

Я пробрался к себе, разделся и лег, зная, что еще через пару часов мне вставать и идти в Академию. Тереза недовольно заворчала во сне, отворачиваясь от холодного меня.

Я лежал и думал о том, чего Карл хотел добиться своим чудовищным синтезом. И чего он мог добиться. Он много раз спорил со мной о синергетических эффектах, но спрягать вместе египтян, ирландцев и скандинавов — это… это хуже, чем лебедя, рака и щуку! Это принципиально разные традиции, предназначенные для принципиально разных вещей… Как я ни бился всю ночь, мне не удалось выделить области наложения. И самое странное, я не нашел в бумагах Карла никакого следа.

«Мог бы мне рассказать, — с обидой пробормотал я, натягивая одеяло до подбородка. — В самом деле! Чего ты секретничал? Удивить хотел, что ли? Вот уж удивил, так удивил!..»

Что и говорить, Карл всегда был гением, куда уж нам, простым смертным!

С этой горькой обидой и недоумением я и заснул.

* * *

Я несколько проспал, поэтому выходил из дома отнюдь не в лучшем своем камзоле — вишневом, с черным шитьем. Весь мой обширный набор голубых и сиреневых Тереза, оказывается, не спросясь, отправила прачке. Сорочку по этому случаю пришлось тоже выбрать черную и без кружевного жабо, что меня заставляло слегка нервничать: такой вид кое-кто мог бы счесть неподходящим для академического профессора. С другой стороны, с ректором я на короткой ноге, да и по заслугам уже давно не самый младший — не то что в год встречи с Карлом — так что никто мне и слова не скажет… Но ах, ведь это-то и налагает большую ответственность!

Вольно же было Карлу дразнить меня щеголем и педантом — это когда он не меньше любил производить впечатление на дам! Разве что предпочитал нарочитую старомодность: эти его ботфорты…

От нашего дома до Академии недалеко — мы живем в хорошем квартале, — и обычно я иду не спеша, успевая по пути раскланяться со старыми знакомыми. В этот раз я торопился, но все-таки вопли мальчишек-разносчиков газет заставили меня притормозить.