Тусклые лампочки не могли разогнать сумрак лестничных пролетов высоченного подъезда. Но темнота ее не пугала. Даже те два-три этажа, которые прятались в кромешной тьме, она пробегала, гордо подняв голову. А из мрака, словно два крохотных фонарика, сверкали ее глазенки. Пара светлячков. Две еще не разгоревшиеся звезды.
Путь был невероятно длинный. Тридцать поворотов и тридцать одна лестница. Она ненавидела эти бесконечные ступеньки. Но еще больше она ненавидела те ночи, когда не могла смотреть на звезды. Звезды стоили того, чтобы взбираться вверх, чтобы преодолевать эти нескончаемые лестницы, чтобы за последней ступенькой в изящном прыжке сквозь чердачный проем вырваться на плоскую крышу.
Звали ее Кэти. В переводе с далекого языка имя обозначало всего лишь кошечку, которой она и была. Но со временем два стучащих, отрывистых, как удар молоточка, звука слились в единый и плавный. Кэ-эти. Так ей нравилось больше. Тем более, что звать-то ее было некому. Но она не переживала. Ей хватало крыши, кирпичной трубы, медленно отдающей накопленное за день тепло, и мерцающей россыпи звезд в недостижимом небе. После грозы возле трубы появлялись лужи, и тогда в их глубинах плясали звездные отражения. Настоящие звезды снисходительно посматривали на них сверху, а те дрожали то ли от холода, то ли от невыносимого желания вырваться из этой ледяной глубины, расплескавшейся прямо перед лапками Кэти. А еще из звездных глубин ей навстречу смотрела такая же кошечка, и в глазах, в мерцающем, переливчатом сиянии плавали совсем крохотные звездочки. Почти неразличимые. Но она видела их, качающихся на волнах двух морей – голубого и зеленого.
Иногда она мечтала о собственной звезде. Когда звездочка упадет на крышу, то она не утонет и не затеряется в пыли. Кэти укутает ее, согреет в теплом меху и бережно положит на самое лучшее место. А если рядом окажется лужа, то у звезды появится еще одна подружка, не считая тех, маленьких, которые вспыхивают в глазах кошки из глубины. И в глазах у Кэти. Но звезды не падают на крышу к лапам самой обыкновенной кошки. Звезды надо доставать в летящем прыжке, сцарапывая их коготком с неба, а крылья кошкам не положены.
Звезды звали и манили. Звезды ждали. И она, весело перебирая лапками, спешила на крышу самого высокого дома. На крышу, до которой тридцать поворотов, тридцать одна лестница и прыжок. Вскинув головку вверх, она уже видела их – первые проклюнувшиеся огоньки на почти что светлом небе. Ближе к домам небо наливалось мраком, и ранние звезды сияли там особенно ослепляюще. У кошек острое зрение. И звезды они видят совершенно иначе, чем люди. Звезды…
И вдруг они оборвались. Целых четыре. Словно большущая небесная кошка полоснула по небу четырьмя своими коготками. Четыре золотистые дуги черкнули по небу и растаяли. У самого горизонта ползло длинное серебряное облако, будто небесная кошка оставила обглоданную рыбью косточку. Больше ничего интересного там не происходило. Кэти опустила взор с небес до горизонта и еще ниже. И, вернувшись на землю, обнаружила два больших глаза, которые внимательно изучали ее с кончиков ушей до коготков на задних лапках.
Глаза принадлежали старому, местами облезлому коту таинственной дымчатой масти. Кота звали Ерофей, и он был единственным котом, в которого мальчишки не швыряли обломки дощечек, пахнущих подгнившими огурцами и помидорами. Когда он медленно переходил дорогу, то мелкие собачонки завистливо тявкали и отбегали прочь, а большие собаки провожали его серьезными взглядами и даже кивали иногда. Впрочем, никому не ведомо, обращал Ерофей внимание на эти взгляды или нет.
А теперь он никуда не бежал. Сидел и смотрел. И Кэти почувствовала себя неуютно, словно посторонний кот заглянул куда-то глубоко-глубоко. Она отвела взор и уставилась на белую грудку, сверкавшую в подступившей тьме. Она уже почти пробежала мимо, когда Ерофей в бесшумном прыжке преградил ей путь. Она не успела ни испугаться, ни удивиться, потому что вопрос прозвучал сразу.
– Видела? – Ерофей на мгновение прищурил глаза, показывая, что опасности никакой нет. Перед Кэти были глаза, только глаза, а вовсе не клыки и не острые крючья когтей.
– Видела? – нетерпеливо переспросил Ерофей.
– Звезды, – вырвалось у нее.
И вдруг она поняла, что угадала! От Ерофея потекло тепло. Не такое, как от кирпичной трубы. Но надежное. В холодной ночи каждый кусочек тепла дорог.
– Целых четыре, – довольно произнес Ерофей. Кэти не понимала, чему радоваться. Конечно, звезд великое множество, но даже одну-единственную, покатившуюся с небес, жалко до невозможности. А тут четыре сразу.
Ерофей улыбнулся, словно косточка, оставленная небесной кошкой, вдруг обросла вкусной, питательной плотью и теперь летела прямо ему в пасть.
– Наступил новый час, – величественно возвестил он. – Звездный час. Первый час Ночи Странных Кошек.
Кэти промолчала. Она твердо верила: каждой кошке надлежит знать, что ей положено, а что нет. А странные кошки пусть пробегают мимо.
– Ты знаешь, что это за Ночь?
– Нет, – ответила Кэти. Ее ждали звезды, а нравоучения старого кота казались сейчас излишними и крайне неуместными. Ее мысли должны быть при ней. И знать про них не положено никому. Даже Коту, в которого не швыряют палками.