Генрих
Мамоев
Колдун
Аннотация:
Это
не инструкция
к применению,
а книга для
тех, кто верит,
что добро сильнее
зла...
Глава первая
"Порча"
...Анна
с опаской покосилась
на висящую над
входом ветку
чертополоха
и, что-то пробормотав,
переступила
через порог.
Я посмотрел
на нее:
- Здравствуй...,
батюшка, - с
некоторой
паузой перед
словом батюшка,
произнесла
Анна, и вновь
посмотрела
на чертополох.
- Здравствуй,
Анна. Проходи.
С чем пришла?
Она сделала
неуверенный
шаг вперед,
боязливо оглядывая
мое жилище.
-
Да, вот, батюшка...,
- начала Анна,
местная болтунья
и сплетница,
богобоязненная,
как и все жители
нашего богом
забытого села,
- дочь ко мне
приехала.
-
Слышал, - я поднялся,
рукой приглашая
ее к длинному
столу, на котором
лежали различные
травы, - ты проходи.
Чего с порога
разговаривать?
Анна
быстро кивнула
и, в последний
раз обернувшись
на ветку волчца,
быстро прошла
на середину
комнаты. Остановившись
у стола, она
огляделась
по сторонам,
ища свободное
место на лавке,
на которой тоже
лежали травы.
-
Ты сдвинь в
сторону и садись,
- я кивнул ей
и, подавая пример,
сел напротив
через стол.
Женщина
осторожно
сдвинула пучок
дубовых листьев
с желудями и
присела, не
переставая
оглядывать
мое хозяйство.
Я не мешал ей,
и не торопил,
давая время
собраться с
мыслями и духом.
Местные жители
немного побаивались
меня, что, однако
не мешало им
всякий раз,
когда у них
случалось
что-нибудь,
обращаться
именно ко мне,
а не к батюшке
Георгию, служителю
церкви в соседнем
селе.
- Слушаю
тебя, Анна.
Анна
уселась на
самый край
лавки и посмотрела
на меня.
- Беда
у нас, батюшка,
- негромко произнесла
Анна, которая
неведомым
образом знала
обо всем, что
творилась не
только в селе,
но и во всей
округе.
- Анна,
сколько раз
я говорил - не
батюшка я тебе.
Ни по сану, ни
по возрасту,
- я строго посмотрел
на нее, отметив,
как непроизвольно
сжались ее
худые плечи,
- имя мое ты знаешь.
Вот и называй
по имени.
- Ой,
прости, ба..., - она
едва не перекрестила
свой рот, - прости
меня, дуру старую!
- Она все же
перекрестила
рот, - Серафим,
беда у нас!
- Что
за беда? - Спросил
я, чувствуя
холодное покалывание
в пальцах рук.
От
Анны исходило
что-то тяжелое
и неприятное.
Я прикоснулся
к ветке калины
- покалывание
не проходило,
но невидимые
иголки уже
не так впивались
в подушечки
пальцев.
- Внук
мой, Таськин
сынок, заговариваться
стал. Ночью
кричит, плачет,
днем пугается
всего. Помоги
нам, ба..., Серафим!
-
Что кричит-то?
- Покалывание
вновь участилось,
вынуждая меня
взять ветку
калины в руки.
- Ой! - Анна всплеснула
руками, - не могу
я этого сказать!
Матом кричит,
как взрослый,
а ведь ему всего
четыре годика!
- Матом, значит?
- Я оторвал красную
ягодку, - И давно
так?
- Давно!
Таська и привезла
его сюда, потому
что врачи ничего
сделать не
смогли.
- А что
говорили-то?
-
Да, ну их к чертям
соб...! - Анна махнула
рукой, но заметив
мой сердитый
взгляд, осеклась,
еще раз перекрестив
рот.
- Ты бы меньше
чертыхалась,
Анна, - я постарался,
чтобы мой голос
прозвучал
спокойно и
строго - ты знаешь,
не люблю я, когда
в моем доме
чертыхаются.
- Ой, прости,
Серафим! Сама
не понимаю, что
говорю!
- Так
что врачи-то?
- Возрастное,
говорят. Мальчик,
говорят, впечатлительный.
Таська с мужем,
как собаки,
каждый день
лаются, вот он
и нервничает.
Говорят, пройдет,
- она жалостно
посмотрела
мне в глаза, -
А как пройдет?!
Он же почти не
ест, только
воду пьет целыми
днями, а жара-то
нет!
Я задумчиво
посмотрел на
нее. Последняя
фраза была
особенно неприятной.
Я прожевал
горькую ягоду,
почти не ощущая
ее горечи. Похоже,
дело было серьезным.
- Мы и к батюшке
Георгию ходили,
чтоб он над ним
молитву почитал.
Таська не смогла
- ей самой худо,
и она только
из-за ребенка
и держится,
чтобы не слечь.
Вот мы с ним
вдвоем и поехали
в церковь. Батюшка
молитву прочитал,
водичкой окропил
и отпустил нас
- сказал, все
хорошо будет.
Сначала вроде
и, правда, полегчало,
он даже кушать
захотел, а как
домой приехали,
все и вернулось.
Есть не может,
весь холодный
и только пить
просит и плачет.
А потом как
начнет ругаться
- хоть уши затыкай!
Только ночью
заснул. И со
вчерашнего
дня спит, - она
не выдержала
и сквозь слезы
произнесла,
- спит и кричит
во сне. А сам
весь мокрый
и холодный.
Я
протянул ей
ветку.
- Съешь-ка
ягодку, - я видел,
как ее рука
осторожно
дотронулась
до ветки, - оторви
и съешь, тебе
говорят.
Анна
быстро оторвала
ягоду и поднесла
ко рту.
- Ну! - Я
требовательно
посмотрел на
нее.
Женщина
быстро зажевала
красную ягоду.
Я наблюдал за
ее лицом. Горький
вкус калины
должен был
заставить ее
скривиться,
но выражение
лица женщины
почти не изменилось.
- Не горько? -
Спросил я, глядя
женщине в глаза.
-
Нет, не очень,
- с легким удивлением
ответила Анна.
Я
встал, она - чуть
не подскочила
на месте.
- Так,
Анна, возьми-ка
свечек, вон,
рядом с тобой
лежат, а я тут
соберу кое-что,
и пойдем, внука
твоего проведаем.
Как его зовут-то?
-
Данилкой, ба...,
- она испуганно
посмотрела
на меня, - Даниилом,
как отца моего,
царство ему
небесное.
-
Хорошее имя,
- сказал я, складывая
в мешок, комок
шерсти, спички,
различные смеси
ладана, сушеный
розмарин, чернила,
кровь дракона,
вербену, омелу
белую и руту.
