Колдун

Генрих Мамоев

Колдун

Аннотация:

Это не инструкция к применению, а книга для тех, кто верит, что добро сильнее зла...

Глава первая

"Порча"

...Анна с опаской покосилась на висящую над входом ветку чертополоха и, что-то пробормотав, переступила через порог. Я посмотрел на нее:

- Здравствуй..., батюшка, - с некоторой паузой перед словом батюшка, произнесла Анна, и вновь посмотрела на чертополох.

- Здравствуй, Анна. Проходи. С чем пришла?

 Она сделала неуверенный шаг вперед, боязливо оглядывая мое жилище.

- Да, вот, батюшка..., - начала Анна, местная болтунья и сплетница, богобоязненная, как и все жители нашего богом забытого села, - дочь ко мне приехала.

- Слышал, - я поднялся, рукой приглашая ее к длинному столу, на котором лежали различные травы, - ты проходи. Чего с порога разговаривать?

Анна быстро кивнула и, в последний раз обернувшись на ветку волчца, быстро прошла на середину комнаты. Остановившись у стола, она огляделась по сторонам, ища свободное место на лавке, на которой тоже лежали травы.

- Ты сдвинь в сторону и садись, - я кивнул ей и, подавая пример, сел напротив через стол.

Женщина осторожно сдвинула пучок дубовых листьев с желудями и присела, не переставая оглядывать мое хозяйство. Я не мешал ей, и не торопил, давая время собраться с мыслями и духом. Местные жители немного побаивались меня, что, однако не мешало им всякий раз, когда у них случалось что-нибудь, обращаться именно ко мне, а не к батюшке Георгию, служителю церкви в соседнем селе.

- Слушаю тебя, Анна.

Анна уселась на самый край лавки и посмотрела на меня.

- Беда у нас, батюшка, - негромко произнесла Анна, которая неведомым образом знала обо всем, что творилась не только в селе, но и во всей округе.

- Анна, сколько раз я говорил - не батюшка я тебе. Ни по сану, ни по возрасту, - я строго посмотрел на нее, отметив, как непроизвольно сжались ее худые плечи, - имя мое ты знаешь. Вот и называй по имени.

- Ой, прости, ба..., - она едва не перекрестила свой рот, - прости меня, дуру старую! - Она все же перекрестила рот, - Серафим, беда у нас!

- Что за беда? - Спросил я, чувствуя холодное покалывание в пальцах рук.

От Анны исходило что-то тяжелое и неприятное. Я прикоснулся к ветке калины - покалывание не проходило, но невидимые иголки  уже не так впивались в подушечки пальцев.

- Внук мой, Таськин сынок, заговариваться стал. Ночью кричит, плачет, днем пугается всего. Помоги нам, ба..., Серафим!

- Что кричит-то? - Покалывание вновь участилось, вынуждая меня взять ветку калины в руки.

- Ой! - Анна всплеснула руками, - не могу я этого сказать! Матом кричит, как взрослый, а ведь ему всего четыре годика!

- Матом, значит? - Я оторвал красную ягодку, - И давно так?

- Давно! Таська и привезла его сюда, потому что врачи ничего сделать не смогли.

- А что говорили-то?

- Да, ну их к чертям соб...! - Анна махнула рукой, но заметив мой сердитый взгляд, осеклась, еще раз перекрестив рот.

- Ты бы меньше чертыхалась, Анна, - я постарался, чтобы мой голос прозвучал спокойно и строго - ты знаешь, не люблю я, когда в моем доме чертыхаются.

- Ой, прости, Серафим! Сама не понимаю, что говорю!

- Так что врачи-то?

- Возрастное, говорят. Мальчик, говорят, впечатлительный. Таська с мужем, как собаки, каждый день лаются, вот он и нервничает. Говорят, пройдет, - она жалостно посмотрела мне в глаза, - А как пройдет?! Он же почти не ест, только воду пьет целыми днями, а жара-то нет!

Я задумчиво посмотрел на нее. Последняя фраза была особенно неприятной. Я прожевал горькую ягоду, почти не ощущая ее горечи. Похоже, дело было серьезным.

- Мы и к батюшке Георгию ходили, чтоб он над ним молитву почитал. Таська не смогла - ей самой худо, и она только из-за ребенка и держится, чтобы не слечь. Вот мы с ним вдвоем и поехали в церковь. Батюшка молитву прочитал, водичкой окропил и отпустил нас - сказал, все хорошо будет. Сначала вроде и, правда, полегчало, он даже кушать захотел, а как домой приехали, все и вернулось. Есть не может, весь холодный и только пить просит и плачет. А потом как начнет ругаться - хоть уши затыкай! Только ночью заснул. И со вчерашнего дня спит, - она не выдержала и сквозь слезы произнесла, - спит и кричит во сне. А сам весь мокрый и холодный.

Я протянул ей ветку.

- Съешь-ка ягодку, - я видел, как ее рука осторожно дотронулась до ветки, - оторви и съешь, тебе говорят.

Анна быстро оторвала ягоду и поднесла ко рту.

- Ну! - Я требовательно посмотрел на нее.

Женщина быстро зажевала красную ягоду. Я наблюдал за ее лицом. Горький вкус калины должен был заставить ее скривиться, но выражение лица женщины почти не изменилось.

- Не горько? - Спросил я, глядя женщине в глаза.

- Нет, не очень, - с легким удивлением ответила Анна.

Я встал, она - чуть не подскочила на месте.

- Так, Анна, возьми-ка свечек, вон, рядом с тобой лежат, а я тут соберу кое-что, и пойдем, внука твоего проведаем. Как его зовут-то?

- Данилкой, ба..., - она испуганно посмотрела на меня, - Даниилом, как отца моего, царство ему небесное.

- Хорошее имя, - сказал я, складывая в мешок, комок шерсти, спички, различные смеси ладана, сушеный розмарин, чернила, кровь дракона, вербену, омелу белую и руту.