Я прогуливался вокруг казино, когда шагах в пятнадцати от себя, за одним из столбов у входа, увидел фигурку: было слишком темно, чтобы разглядеть, кто это. Единственное, что я определил с точностью, – это была девушка или очень миниатюрная женщина. В ее манере держаться было что-то развязное – она то исчезала, то появлялась, я заметил рассыпанные по плечам волосы, белое или светлое пальто и необыкновенно стройный стан. Из-за здания доносился шум бушующей воды: весь день лило как из ведра, дул грозовой ветер, непогода не унималась и к вечеру, девушка ходила взад-вперед, словно звала меня войти с ней внутрь разрушенного казино. Разбитые окна, снятые или выломанные двери, завалы на лестницах: в таких местах всегда присутствует дух игры.
Было ли здесь так по причине близости с богадельней? Или все дело было в фене[1], нередком в этих краях, будоражащем и расстраивающем умы вернее, чем время – храмы? Сумасшедшие любят бродить вокруг руин. Их находят сидящими в бильярдных нижнего этажа, а то и на чердаках, полных летучих мышей и дурных снов. Ничто не излечивает от тоски в здешнем климате, никакое лекарство, никакой Бог, нужно обладать силой, чтобы противостоять одиночеству, стихии, озерной пене, разбрызгиваемой и относимой ветром далеко от озера, словно воспоминание о лучшей жизни.
Но лучшей жизни не существует. Есть тягости, равнина и страх совсем сойти с ума.
Это мне стало ясно с тех пор, как я разговорился с бродяжкой. Зовут ее Алисия. Это она прячется, стоит вечеру спуститься на обломки колонн, цоколей, разбитых балок – бывшее великолепие казино. Мы познакомились, разговорились.
– А сумасшедшие знают, что они сумасшедшие? – тихим голосом спрашивает Алисия.
– Не знают. Они страдают.
Алисия лишена памяти. Вернее, у нее есть память, но неполноценная, и в ней погребены слова – она черпает их там для нашей беседы, правда, всегда одни и те же, так что создается впечатление, что она в не меньшей степени дурочка, чем сумасшедшая.
Директриса богадельни смотрит на нее и на меня с грустью.
– Вы снова нашли ее в казино? А что ты там делала? Да еще в такую погоду? Алисия, я с тобой говорю. Смотри на меня, когда я к тебе обращаюсь. Чем ты там занималась, да еще совсем голая?
– Сударыня, она была не голая. На ней было пальто, непромокаемое.
– Ты ведь не станешь отрицать, Алисия, что была голой под своим непромокаемым пальто, а?
– Сударыня, шел дождь. Я надела это пальто из-за дождя.
– А вы, сударь, уверены, что впервые видите эту девушку, как вы мне сообщили? И что это не она потащила вас в развалины?
– Да, сударыня, впервые. Я уже говорил; я заметил ее и хотел помочь. Ей было холодно, она дрожала.
– Само собой, она ведь была голой.
– Пальто на ней было застегнуто. Ничего видно не было, если вы это имеете в виду. Только голые ноги. Она дрожала, стоя под дождем, и плакала.
– Я не плакала, – заявляет Алисия. – Лицо было мокрым от дождя.
Директриса скрывается за дверью, и Алисия вновь предоставлена самой себе. Долина, тропа, поросшая травой, берег озера в пене – пена брызжет повсюду, разлетается, ветер разносит ее по берегам, далеко, Бог знает, где можно ее потом обнаружить. Откуда мне знать, чего хочет Бог, а особенно чего Он не хочет?
Я говорю ей, что рад тому, что у нее такое имя – Алисия, и что она была голой или почти голой в казино.
– Ты часто бываешь в казино, Алисия?
– Каждый вечер.
– И что ты там ищешь?
– Не знаю. Раньше там играли. Теперь мебель переломана. Штукатурка осыпается со стен. Словно вспоротые животы, из которых струится белая кровь, или снег, или мука. Мне нравится, как шумит вода, там слышно через проломы в стенах.
– Ты с кем-нибудь встречаешься там?
– Однажды появился один тип. Но он был сумасшедший. К тому же в бегах. Жандармы схватили его в Эвиане.
– А с ним ты занималась тем, чем мы занимаемся с тобой?
– Не успели. Он спустил штаны, и из него тут же брызнуло. Похоже на пену. Я даже не успела поцеловать его.
– А потом вы виделись?
– Я же сказала, его замели. Должно быть, сидит теперь в Малево или в Сионе, откуда мне знать.
– Он был молодым?
– Ни молодым, ни старым. Как вы. В таких же очках. Серьезный на вид. И голос ласковый, как у вас. Я вспоминаю его голос. И поэтому мне нравится, когда вы со мной говорите.
– Ты хочешь, чтобы я разговаривал с тобой, Алисия?
Хочешь вернуться в казино?
– Я приду туда вечером.
Она бежит к богадельне, а вечером, как и накануне, ждет меня у колонны.
Сперва мы проверяем, нет ли кого поблизости: надзирателя или бродяг. Она пришла по заросшей травой тропе, я увидел ее издалека и сразу догадался, что пальто надето на голое тело, а свои вещи она скатала и несла в руке, как сумочку.
Она подходит совсем близко и прижимается ко мне лицом.
– Добрый вечер, Алисия.
– Добрый вечер, ласковый голос. О, говори со мной. У меня мурашки по всему телу.
– Пойдем внутрь. Иди вперед, Алисия. Мне хочется следовать за тобой, смотреть на все то, что ты видишь, бывая тут одна.
Она идет впереди, я за ней. В коридорах залегли тени, стены обрушиваются, мы спускаемся по ступеням, освещаемым светом луны, проникающим сквозь окна без стекол и дыры, проделанные грабителями. Некогда самое большое казино в долине Роны теперь превратилось в развалины посреди пустоши – кругом лишь рокот воды, вторящей фену (не во сне ли это?).
