Мануфактурная лавочка совсем не давала дохода. Уинслоу как-то незаметно пришел к этому убеждению. Точно подсчитать приход и расход и вдруг сделать неожиданное открытие, что налицо дефицит — это было вовсе не в его характере. Печальная истина как-то постепенно проникла к нему в сознание, так что он вполне свыкся с ней. Целый ряд различных обстоятельств приводил его к этому заключению.
Вот, например, вся эта партия кретона — четыре штуки: ничего оттуда не продано, если не считать пол-ярда, кем-то взятого для обивки табурета. Или еще вон тот шертинг по четыре и три четверти пенса за ярд; Бандерснатч на Бродвее продает его по два и три четверти пенса, себе в убыток, в сущности говоря. Чепчики для горничных, правда, шли хорошо; надо бы прикупить еще партию, но… Тут перед Уинслоу сразу мелькал образ его единственного поставщика — оптовой фирмы «Хольтер, Скельтер и Граб». Как-то обстоит дело с их счетом?
Уинслоу стоял, погрузившись в размышления; перед ним на прилавке стоял большой зеленый ящик. Давно уж он жил изо дня в день, не зная, чем все это кончится. Вдруг он подошел к кассе, приютившейся в углу и отделенной ветхой перегородкой от магазина.
Дело в том, что у Уинслоу была одна слабость: продавая товар покупателям, он стоял за прилавком, а потом старался незаметно юркнуть в будку и уже там, в кассе, получал деньги, словно сомневался в собственной честности. Длинным костлявым указательным пальцем он стал водить по маленькому раскрашенному календарю, рекламе фирмы Клакса: «Бумажные ткани Клакса — самые прочные в мире».
— Одна… две… три… три недели и один день… — сказал вслух Уинслоу, вытаращив глаза на календарь. — Март месяц. Осталось всего три недели и один день. Нет, не может быть!
— Чай готов, — объявила мистрис Уинслоу, открывая завешенную белой шторой стеклянную дверь, которая отделяла магазин от квартиры.
— Одну минуту, — сказал Уинслоу и начал отпирать кассу.
В это время в лавку с шумом ввалился какой-то старый джентльмен в теплой меховой шубе. Он запыхался от жары и покраснел, как рак. По-видимому, он был сильно раздражен чем-то. Мистрис Уинслоу немедленно исчезла.
— Ф-ф-ф, — стал отдуваться старый господин. — Носовой платок.
— Сейчас, сэр, — сказал Уинслоу. — На какую цену вам угодно?..
— Ф-ф-ф, — сказал старик, — носовой, скорее.
Уинслоу засуетился. Он вытащил две какие-то коробки.
— Вот эти, сэр… — начал было он.
— Деревянные какие-то, — буркнул старый джентльмен, пробуя на ощупь жесткое полотно. — Мне сейчас высморкаться, а не для красоты.
— Может быть вам угодно бумажных? — предложил Уинслоу.
— Сколько? — спросил старый господин, пуская платок в ход.
— Семь пенсов, сэр. Не потребуется ли вам еще что-нибудь? Галстуки, подтяжки?
— На кой черт! — поморщился старый джентльмен, роясь в верхнем кармане. Наконец, он достал оттуда полкроны. Уинслоу начал было искать глазами свою маленькую чековую книжку, которую он всегда засовывал куда попало, но вдруг поймал взгляд старого джентльмена. Он сразу кинулся к кассе и дал покупателю сдачу, что шло совершенно вразрез с установленными у него в магазине порядками.
Появление покупателя всегда до известной степени приятно волновало Уинслоу. Но открытая касса напомнила ему о беде. Однако, он не успел вернуться обратно к прежним размышлениям. Кто-то пальцем постучал по стеклу. Подняв глаза, Уинслоу увидел, что Минни, отодвинув занавеску, глядит на него. Да, лучше пойти к ней и убежать от своих мыслей. Он закрыл ящик кассы, запер его и вошел в маленькую гостиную, где был приготовлен чай.
Все же его вид оставался озабоченным. Три недели и один день… Уинслоу откусывал большие куски хлеба с маслом, уставившись на банку с вареньем. На попытки Минни завязать разговор он отвечал рассеянно. Призрак Хольтера, Скельтера и Граба витал вокруг стола. Уинслоу старался освоиться с мыслью, что он близок к разорению, мыслью, которая за последние дни превратилась из какого-то смутного предчувствия в нечто близкое, почти осязаемое. Сейчас он встал перед конкретным фактом: на счету в банке у него оставался всего тридцать один фунт; а ровно через три недели Хольтер, Скельтер и Граб — предприимчивые оптовики, поставляющие товары начинающим торговцам, — потребуют с него восемьдесят фунтов.
После чая пришло еще несколько покупателей — и все за мелочью: ярдом кисеи, куском клеенки, дамскими подмышниками, тесемкой и парой чулок. В этот день Уинслоу, словно чувствуя, что в темных углах лавки таится страшный призрак беды, рано зажег все три фонаря. Затем, он принялся аккуратно складывать материю, — занятие, требовавшее больше всего физической энергии и мало внимания. На занавеске обозначилась тень Минни, оставшейся в гостиной. Она стояла у стола и перекраивала свое старое платье. После ужина Уинслоу вышел пройтись и заглянул в клуб; но, не найдя там, с кем поболтать, он вскоре ушел, вернулся домой и рано лег спать. Минни уже лежала в кровати. Но, кроме Минни, его поджидал еще кто-то другой — все тот же призрак грозной беды, не желавший отойти прочь. Уинслоу долго боролся с ним и заснул только в полночь.
За последнее время Уинслоу уже раза два-три приходилось проводить ночь в обществе этого призрака; но эта ночь оказалась хуже всех. Теперь его обступила уже целая толпа. Впереди стояли Хольтер, Скельтер и Граб, громко требовавшие свои восемьдесят фунтов, — сумму, огромную для человека, весь первоначальный капитал которого равнялся всего ста семидесяти фунтам. Образы кредиторов неотступно осаждали бедного Уинслоу: они окружили его, не давали ему покоя. Бедняга напрасно оглядывался вокруг, словно надеясь, что из окружающей темноты вдруг вынырнет спасение. А что, не устроить ли ему распродажу? Спустить все за что попало, за бесценок? Он пробовал представить себе, что распродажа каким-то чудом блестяще удалась и принесла даже небольшую прибыль, несмотря на то, что товары продавались ниже себестоимости. Но тут неожиданно всплывала перед ним картина Бандерснатча и К
