Калейдоскоп

Наверное, книга эта кому-то может показаться странной. Тем более что почти все истории, собранные в ней, происходят неведомо где, а порой даже и неведомо когда. В какой-то стране, очень похожей на Польшу, но вроде бы и совсем не в Польше, хотя их автор, Станислав Зелинский, известный и охотно читаемый на берегах Вислы писатель. В какое-то знакомое время, очень похожее на наше, но вроде бы и когда-то в далеком будущем или вообще никогда. И люди, с которыми мы знакомимся, достаточно заурядны и напоминают, пожалуй, наших «среднестатистических» современников и сограждан. Одно только и настораживает: их почему-то не удивляют те фантасмагорические, а проще говоря, дикие происшествия, участниками или свидетелями которых они сплошь и рядом становятся. То, что с точки зрения здравого смысла смешно и нелепо, они воспринимают как должное, нормальное, необходимое.

Представьте себе, скажем, такое. Вы просыпаетесь с мыслью о том, что вам не хочется быть карпом. И это не шутка, не каприз, не самовнушение: вам и в самом деле не хочется, поскольку такая угроза вполне реальна. Вернее, вы точно чувствуете и знаете, что подобная перспектива вам кем-то на роду написана. Вы бросаетесь за советом к своему школьному приятелю, директору молочного завода в далеком провинциальном городке, а тот на ваших глазах опрометью несется на луг щипать травку: ему уготовано, как, впрочем, и всем горожанам, ежедневно давать по два литра молока. Почему? Так надо («Молочная культура»).

Или такое. В другом городе вам сообщают радостную весть: наконец-то после долгих мытарств, препирательств и интриг там решена транспортная проблема. Вас ведут на трамвайную остановку. Она есть, билеты продаются, народ нервничает в ожидании, нет только рельсов на мостовой. Зато на фонарном столбе — репродуктор. Раздается шум приближающегося трамвая, люди, вздрогнув, изготавливаются на посадку, стук колес все громче, визжат тормоза, и все кидаются… на мостовую. Выстраиваются парами, обмениваются, как сказал бы Зощенко, обывательскими фразами, толкаются, кондуктор объявляет, что мест больше нет, те, кому не повезло, ворча, возвращаются на остановку, а остальные под треньканье трамвайного звонка трусцой бегут к следующей остановке. Так тут тоже надо («Транспортная афера»).

Впрочем, бывает и не такое. В некой стране Упании (там все упанское и все очень большое и даже великое) преспокойно текла река — ровная, полноводная. Было, однако, решено, руководствуясь, естественно, высшими соображениями, закопать ее, а рядом пробить новое русло, извилистое. Вскоре выяснилось, правда, что кораблям по нему плавать стало неудобно. Тогда новое русло засыпали, а на месте старого проложили канал, прямой: сокращает путь, судоходство безопаснее и эффективнее, словом, выгода, как говорится, налицо. Тем самым, удовлетворенно констатирует важный чиновник, мы обосновали свое существование на всем течении реки. И все с этим согласны: так уж заведено в славной стране Упании, а значит, так и надо («Сны при Фумароле»).

Станиславу Зелинскому, творцу столь диковинного мира, сейчас чуть за семьдесят. Сам он относит себя к тому поколению польских писателей, которое родилось во время первой мировой войны, чтобы принять участие во второй, а остаток жизни посвятить борьбе за предотвращение третьей. Юрист по образованию, он стал артиллеристом в трагические для Польши сентябрьские дни 1939 года, затем долгие годы томился в гитлеровских лагерях для военнопленных. И когда в 1949 году выпустил свой первый сборник рассказов, его симпатии и антипатии, по собственному его признанию, определялись именно пережитым — крушением буржуазной Польши, героизмом и кровью на полях сражений, бесчеловечным миром за нацистской колючей проволокой. И его антивоенная тема в повестях и рассказах пятидесятых годов — это трагикомические картины «солдатчины» в досентябрьской Польше, это похожие на кошмарные сны рассказы-фарсы «из лагерной жизни». Четверть века назад издательство «Прогресс» выпустило в русском переводе книгу Станислава Зелинского «Черные тюльпаны» (повесть и несколько рассказов), познакомив тогдашнее поколение советских читателей в основном с этой именно стороной его творчества.

Но шло время, менялась на глазах писателя Польша, менялся на его глазах и весь мир. Приходили новый опыт, новые огорчения и тревоги, рождались и новые кошмары — человечество, вступив в ядерный век, продолжало жить по-старому. И война, как заметил один из новых героев Станислава Зелинского, «в нашем климате стала пятым временем года или дополнительным месяцем в календаре» («Двери»). Несколько иным стал и взгляд писателя на мир, а антивоенная тема нашла в его творчестве совершенно особое преломление. Главную угрозу разумной, справедливой, естественной жизни он увидел в обесчеловечивании человека — где бы, в чем бы и как бы оно ни проявлялось. Об этом, собственно, все рассказы, собранные здесь. Теперь у нас есть возможность познакомиться с уже немного другим Станиславом Зелинским, с таким, каким он стал в конце пятидесятых годов и остается по сию пору.