Калейдоскоп - [3]

Рассказы Станислава Зелинского полны действия, в них вечно что-то происходит, неожиданности сменяют одна другую, его герои заняты по горло. Но мир, в котором они живут, — мир бездеятельный и праздный, он упивается торжествами и карнавалами (естественно, строго регламентированными), и маскарадный костюм стал здесь повседневным одеянием. Нервное ожидание и страх всяческих перемен, можно сказать, цементируют его. Здесь культивируется вера во внешние силы, которые побуждают людей добровольно держать себя в узде узаконенного порядка, а правители порой еще и придумывают эдакий «образ врага», чтобы поддерживать у подданных «патриотические» настроения («У Дескуров»). Самый большой и непростительный грех в этой химерической утопии — задавать вопросы: опасность, признается один из героев Станислава Зелинского, заключается не в самих вопросах, а в тех размышлениях, которые предшествуют ответу. Так замыкается круг, держащий в тисках этот выморочный и бесчеловечный мир…

Тринадцатилетняя девчушка в мрачный, дождливый осенний день несказанно обрадовалась незатейливой игрушке — калейдоскопу, в котором, она вдруг увидела сказочно цветастый клочок совершенно иного веселого и красочного мира. Рассказчик подарил ей эту нехитрую картонную трубочку и не рассердился, когда несколько дней спустя игрушка ей наскучила и девочка запустила калейдоскопом в огромных ворон, которые прилетали на дворовую помойку («Калейдоскоп»). Достижение вершин абсурда не моя страсть и не моя цель, заметил как-то автор этого, так непохожего на все остальные здесь собранные рассказы. Гротеск, добавил он, тоже должен служить чему-нибудь. Правда, Станислав Зелинский нигде, кажется — ни в интервью, ни в своих рассказах или повестях, — так и не обмолвился: чему же? Но он вообще не любитель ставить точки над «и», поучать, разжевывать написанное им. Он предпочитает положиться на своего читателя, приглашая его поразмыслить самому. Над тем, к примеру, можно ли — и как? — не стать карпом.

А. Ермонский

КАЛЕЙДОСКОП

Кто-то подвернул ногу, и в заказанном на четверг автомобиле было свободное место. Меня уговаривали не упустить случая, поскольку в городишке, это километров двадцать отсюда, раз в неделю бывает ярмарка, какой свет не видывал. Два дня я упирался. Охотников до поездки я едва знал по фамилиям, да мне и в голову не приходило, что бы такое стоило купить.

— Не поеду. Чего мне туда ехать? — отвечал я и старался умаслить улыбкой разочарование вопрошавших. Я понимал, что все дело не во мне, а в том, чтобы расходы на дорогу взвалить еще на одного пассажира.

До среды я держался твердо. А в среду — одно неосмотрительно оброненное замечание, и я проиграл. За обедом я сказал своей соседке по столу:

— У вас рукав в супе полощется. О, а другой уже в укропном соусе.

Тучная блондинка с плоским лицом поблагодарила меня нежным взглядом. Но женщин, которые чересчур полагаются на свои обильные прелести, так много, что я покойно поедал приносимое, и не предполагая, к каким последствиям приведет моя ровным счетом ничего не таившая в себе реплика.

Я встал из-за стола и не успел еще добраться до лестничной площадки, как услышал за спиной шаги и сдавленный шепот:

— Пан Павел!

Отродясь меня не звали Павлом, однако же я вежливо осведомился, чем могу служить.

— Вы за обедом выказали свое расположение столь деликатным образом… — говоря это, блондинка бюстом приперла меня к стене. Было такое ощущение, будто со всех сторон меня обложили сотней бантиков, петелек и пуговичек. Из-под нарядного платья бил резкий запах пахты, пеленок и французских духов. — Вы ведь с нами поедете, да? Вы ведь очень рады, что в машине есть место и завтрашний день мы проведем вместе?

— Может, в следующий четверг?

— Слишком поздно! Сейчас самое подходящее время. Горцам нужны деньги на уголь, чудесные вещи отдают за бесценок. Ах, какие вещи, ах, как дешево!

Я оказался в сложном положении. Душно, жарко, с трех сторон блондинка, а с четвертой стена, которая не дает возможности ни дать тягу, ни отступить. А в носу пеленки, пахта и что-то там еще. Ах да, духи.

— Ладно. Еду с вами. Вы позволите, я сяду? О, вот тут на лестнице будет всего удобнее. Что-то чувствую себя неважно.

Я сел. Блондинка осклабилась и вытянула руку, наверное, вознамерилась погладить меня по волосам. К счастью, увидела мужа, так что удовольствовалась глухим восклицанием:

— Ох, не вовремя!

Муж блондинки, человечек бесцветный и худосочный, производил впечатление подкаблучника. От волочившейся за ним тени его отличали лишь глаза, которые выкатились на самый кончик остренького носа. А вообще-то тощий муж был тенью толстой жены. Блондинка милостиво кивнула головой, и муж вполз на лестничную площадку.

— Едет, едет? — спросил он. — Очень мило. Великий Сильв тоже едет. Великий Сильв! Хо-хо-хо, великий Сильв! — Лицо его пренебрежительно скривилось. — Великий Сильв, камердинер всех режимов. — Голос его стал угасать, кончил муж уже захлебывающимся шепотом: — То же самое говорят и обо мне, да все это глупости, слишком молод я был до войны.

— Элиш тоже едет, — строго прервала блондинка излияния супруга. Тот поторопился язвительно добавить: