Сергей Ковалев
Иуда Next (цикл «Сказки Безумного дервиша».)
…согрешил я, предав кровь невинную. Они же сказали ему: что нам до того? Смотри сам.
Мф., 27.4
…– Юшечка, солнышко, ты почему не спишь до сих пор? А? Все хорошие детки уже давно спят. Смотри, – неприятно толстый как разваренная сосиска палец упирается в дальний угол. – Спаситель не любит непослушных детей. Не будешь спать, он тебя не пустит в Царствие Небесное…
Юшка смутно представляет, что такое Царствие Небесное. Мама часто говорит о нем, особенно когда сердится на кого-то – мол, этого человека в Царствие Небесное не пустят. Юшке оно представляется чем-то вроде кондитерского отдела в гастрономе и, одновременно, Луна-парка, в который его водил дядя Гриня год назад. Мама тогда сильно рассердилась на дядю Гриню и обещала, что он в Царствие Небесное точно не попадет. Но дядя Гриня совсем и не расстроился – еще бы, ведь он мог ходить в Луна-парк хоть каждый день!
Спаситель на толстой доске, стоявшей на полочке в углу Юшкиной комнаты, смотрел на него большими грустными глазами. Мальчику не верилось, что этот дяденька добрым печальным лицом может на него рассердиться. Мама часто читала Юшке «Детскую Библию» с картинками, поэтому он знал: грустного дяденьку зовут Иисус, он добрый, его убили злые римляне. . Юшке жаль Иисуса: он плачет каждый раз, когда мама читает про его казнь.
– Меня зовут Юшка!!!… – голос срывается на противный мышиный писк. Вокруг – белесые пятна пляшущих лиц.
– Иоанн, Иоанн, мы нассым тебе в карман!!!
Хор приплясывает вокруг, издевательски кривляясь. Он беспомощно сжимает кулаки: драться не с кем – против него одновременно и весь класс и – никто. Одноклассники сливаются в единый безликий организм, в мерзкую завывающую массу …
Ну почему, почему мама назвала его таким дурацким именем?!! Раньше ему не приходило в голову, что имя у него дурацкое. С самого детства все звали его Юшкой, и только в школе он узнал: его полное имя – Иоанн. Не Иван, а Иоанн. Как объяснила мама, в честь какого-то другого Иоанна – ученика Спасителя.
От этого было чуть-чуть легче. Иисус наверняка не дразнил своего ученика и другим не позволял.
Но лучше бы его все-таки назвали Иваном!
– Ах ты, дрянь!!!
Тяжелая ладонь обрушивается на щеку. Юшка не может удержаться на ногах и больно ударяется спиной о стену.
– Дрянь! Дрянь! Грязный грешник! – мать надвигается на него неудержимой массой, сочащейся гневом.
Юшка даже не помышляет о сопротивлении или бегстве. Он, правда, не понимает, что ужасного в том, что они с Машей – одноклассницей Юшки – сняли трусики и рассматривали друг друга… Они ведь не делали ничего плохого! Просто он очень удивился, узнав, что Маше нужно присесть на корточки, и спросил, зачем она так делает. В тот момент, когда Маша показывала ему зачем – тут их и застали.
Юшка безумно испугался дворника – от испуга он сразу сказал, где живет, и всю дорогу, пока тот волок его за болезненно заломленную руку, мечтал только о том, что сейчас мама спасет его от сумасшедшего дядьки. Мама и впрямь сначала заорала на дворника, но когда тот рассказал, за каким занятием застал Юшку с Машей, вдруг замолчала и посмотрела на сына словно на какое-то отвратительное насекомое. Этот взгляд убедил его, что они делали что-то гадкое, запретное, а потому Юшка безропотно терпел побои и лишь тихо скулил:
– Мамочка, пожалуйста, прости меня, мамочка, прости…
И потом, когда мать притащила его в угол к иконе и буркнула: «У него проси прощения!» – он так же бессвязно молил: «Прости меня, боженька, прости, пожалуйста… пожалуйста, прости меня…»
Спаситель смотрел на него большими грустными глазами, и Юшке было невыносимо стыдно неизвестно от чего…
– Ну ты, чё ты там увидал? Давай быстрее – тару не томи! – Петька пихает его под локоть так, что Юшка невольно глотает вонючую жидкость одним махом и натужно кашляет от обжигающей волны, мгновенно обволокшей рот, горло, желудок.
– Кончай ты, обсос пэтэушный! – Машка пинает Петра в голень армейским говнодавом и заглядывает в слезящиеся от кашля глаза Юшки. Протягивает пластиковую бутылку с кока-колой. – На, запей! Первая всегда тяжело идет.
– Да ладно тебе, Белка! – Петр потирает ушибленную голень и обиженно хмыкает. – Чё ты нянчишься с этим придурком? На хуя ты его вообще притащила сюда? Он же лох!
– Сам ты лох! Мы с ним в одном дворе выросли, в одном классе учились… – Машка пытается вспомнить еще какие-нибудь достоинства Юшки, не находит, и потому выкладывает «козырь»: — Ты, бля, Рыжий всю жизнь будешь на заводе вкалывать, как твои старики, а Иоанн выучится, и в банке адвокатом будет работать. На черном мерсе на работу ездить!
– Ага! – Ржет Петька, – а ты, небось, думаешь у него женой устроишься?
– А вот и устроюсь! – Машка зло щурится. – Прямо сейчас и устроюсь! Пошли, Юшка!
Она тащит обалдевшего Юшку в соседнюю комнату. В полуразвалившемся доме еще оставалось несколько комнат с целыми полами. В одной из них местная шпана, с которой пытается подружиться Юшка, построила из ящиков и матрасов что-то вроде кровати. Водка, выпитая Юшкой впервые в жизни, оглушает: мысли ползут по внутренней поверхности черепа вялыми тараканами. Он позволяет Машке усадить себя на «кровать», забраться к нему на колени, лицом к лицу; он механически кладет руки на упругие бугорки под ее розовым топиком с портретом кота Леопольда.