22 сентября 1980 г. Экстренное сообщение в информационных выпусках: вооруженные силы Иракской Республики перешли границу с Исламской Республикой Иран, положив начало (многолетней, как потом оказалось) ирано-иракской войне. Мировое сообщество в общем-то смирилось с мыслью о возможности подобного исхода непродолжительного, но интенсивного противостояния двух государств в конце 70-х годов. Налицо были и политические демарши, и дипломатические ноты, и кровавые приграничные стычки. Теперь все сомнения были уже позади: одна из самых жестоких локальных войн XX столетия была начата. Иран и Ирак, персы и арабы, шииты и сунниты что могло столкнуть эти многоликие силы в непримиримом противоборстве? Вопросов было много, и они, как казалось, досконально были проанализированы во властных структурах различных государств, на страницах серьезных общественно-политических изданий и в научных кругах. Стремление к геополитическому превосходству над соседом? Да. Оба государства хотели бы играть первую скрипку в региональных делах. Борьба за контроль над месторождениями нефти, каналами и рынками сбыта «черного золота»? Да. Немощной была бы нация, не сумевшая воспользоваться богатством, буквально лежащим под ногами. Несовместимость господствующей в Ираке идеологии арабского социалистического возрождения и исламского фундаментализма в Иране? Да. И как следствие — очевидное взаимное недоверие только-только оказавшихся на вершине власти лидеров обеих стран президента Ирака Саддама Хусейна и духовного главы Ирана айатоллы Рухоллы Хомейни. Взаимные территориальные притязания? Да. Слишком часто и, как правило, чужими руками осуществлялись демаркации их общей границы.
Нет сомнения, что каждая из этих причин, даже взятая в отдельности, могла бы стать, учитывая восточный менталитет, вполне достаточной, чтобы втянуть эти соседние государства в непримиримую конфронтацию. И все же, все же… Достаточно иметь хотя бы самые общие представления об исламе, чтобы прийти к очевидному и однозначному выводу: войны между мусульманскими странами не должны иметь места, ибо по исламским канонам — кровопролитие между братьями-единоверцами лежит вне рамок закона.
Вместе с тем создавалось впечатление, что в ирано-иракском противостоянии существует еще и какой-то глубинный потаенный пласт, во многом проясняющий суть происходящего. Чувствовалось, что подспудно в исторической памяти обоих народов наличествует некий контрапункт, допускающий возможность проявления взаимной неприязни. Вскоре многое стало ясно: первые немногочисленные, но широко разрекламированные в иракской прессе успехи на полях сражений с Ираном в Багдаде были названы «Кадисией Саддама Хусейна».
На первый взгляд, здесь было чему удивляться. Неужели историческая память народов может быть столь крепка, что некое событие, пусть и не рядовое, но свершившееся без малого 1 500 лет назад, может нести в себе столь весомую знаковую самоценность и до настоящего времени способно бередить умы наших современников? Но, с другой стороны, думалось: а, собственно говоря, почему бы и нет? Неужели в сердцах наших соотечественников не вызывают отзвука слова «Куликово поле», «Полтава» или «Сталинград»? У болгар — «Шипка»? У англичан — «Трафальгар»? У греков — «Марафон»? У итальянцев «Карфаген»? Конечно, вызывают! Но как объяснить, почему Бородинская битва не оказала в итоге негативного воздействия на взаимоотношения России и Франции XIX и XX вв., а битва при Кадисии — самое крупное сражение между первыми мусульманами-арабами и войском Сасанидского Ирана, завершившееся бесславным поражением персов, до сих пор воспринимается как неразрешенный спор? Более того, ход боевых действий по обе стороны границы между Ираком и Ираном, пропагандистская кампания, развернутая в СМИ обеих стран в конце 1970 — начале 1980-х годов, однозначно давали понять, что итоги битвы при Кадисии дают возможность народам этих государств как бы повторить путь, уже пройденный много веков назад их предками. В стремлении добиться величайшего взлета национальной гордости они вновь попытались разыграть свои роли, причем с одинаковой, но по-разному звучащей целью: арабы — чтобы повторить достигнутый при Кадисии успех, а иранцы — чтобы взять реванш. Чем все это завершилось, мы знаем: ирано-иракская война, так и не выявив победителя, угасла в 1988 г.
Ушла в прошлое и последовавшая за ней «война в Заливе», в эпицентре которой оказались «братья-арабы» Ирака и Кувейта. Но угольки напряженности в регионе не угасли и способны воспламенить новый пожар военных действий. Об этой опасности нам напоминает конфронтация между Ираком и большинством стран мирового сообщества, едва не вылившаяся в новые региональные войны в ноябре 1997, феврале-марте 1998 и первые месяцы 1999 г.
Изучение многополюсной проблемы урегулирования конфликтной ситуации на Ближнем и Среднем Востоке — задача глобального масштаба. В данной работе автор пытается проанализировать лишь один комплекс вопросов, касающийся зарождения и развития связей между двумя самыми многочисленными народами региона — арабами и персами — и современным состоянием взаимоотношений между Ираком и Ираном. Подобная ретроспекция дает возможность проследить, где и каким образом завязывались тугие узлы региональных проблем, обнаружить истоки противоречий, которые, обретя со временем некую фундаментальность, с регулярным постоянством всплывали на поверхность в конце XX в. и продолжают оставаться камнем преткновения до настоящего времени.
