Я не хотел любить. Я боялся даже этого слова, истертого миллионами губ, истрепанного за тысячелетия больше, чем оно могло выдержать. Любовь. Человек понимает, что он уже не один. Он не принадлежит себе. Он не свободен. Но снова и снова тянется к этому, обжигая неловкие руки, сходя с ума от невозможности понять, понять и подчинить.
Ромео умер. Джульетта ненадолго пережила его. Орфей потерял Эвридику, Пенелопа ждала Одиссея, плакала Ярославна. Страдать самому, страдать по своей воле, что может быть более странным?
Никогда! Слышите? Никогда этого не произойдет!
Я познакомился с ней в библиотеке. Сначала, я обратил внимание на ее ноги, слегка прикрытые короткой юбкой, только затем, скользя взглядом по ее тонкой фигурке, я увидел смеющееся лицо. Я улыбнулся в ответ. Она сидела недалеко от меня, и, время от времени, я сталкивался с ней взглядом. Знакомство было, как всегда, неуклюжим. Надуманные фразы, натянутый смех, но вскоре мы уже обсуждали, как лучше провести этот весенний день. Я занял у нее червонец и купил бутылку сухого вина. Мой друг жил в общежитии и часто оставлял мне ключ от комнаты. Туда я ее и пригласил. Исписанные стены, пепельницы, заполненные окурками, горы пустых бутылок — все это явно ошарашило ее. Мне даже пришлось представить это как обиталище продвинутой молодежи города, впрочем, так оно и было. Редко в этой комнате не пили, не играли на гитаре и не писали стихи. Но даже после этого я ловил ее брезгливые взгляды на ободранные стены, немытый пол и удивленные на меня. Мамина дочка. В тот раз мне пришлось увести ее к моему брату. Он жил один. По дороге я взял пару бутылок пива, чтобы брат не слишком возмущался. Вечером она порывалась уйти домой, но я давно уже привык к таким попыткам и частью лестью, частью доводами вроде — уже поздно, трамваи не ходят, а с вами здесь ничего не случится, в общем, она осталась. Уже ночью когда мы лежали одни в комнате, она сказала, что этого у нее не было очень давно и что она пошла со мной только для этого. Я немного удивился, но про себя подумал, что так даже легче. Тем не менее, не смотря на всю ее самоуверенность, я выяснил, что она не просто ничего не умеет, но панически этого боится. Ее первый мужчина был, видимо, очень грубым и неумелым любовником. Может быть это меня и зацепило. Эта ночь не была первой и последней. Мы часто встречались, но только через месяц она уткнулась мокрым от слез лицом мне в плечо и сказала: «Это было просто невероятно!»
По молчаливому уговору мы не говорили о будущем, не связывали друг друга обязательствами, но в памяти у меня оставались ее слова, сказанные в ту первую ночь: «У меня давно этого не было и я пошла с тобой только ради этого».
Я был циничен и временами даже жесток. Через два месяца я сказал ей, что нам надо расстаться. Тогда она в первый раз заплакала. Хотя во время наших встреч он часто говорила: «Я не хочу к тебе привыкать! Пожалуйста, не дай мне привыкнуть к тебе.»
В сентябре мы встретились вновь.
Мы взрослели, она начала заговаривать о чувствах, о любви. Я смеялся. Не знаю как она, но я был не прочь поухаживать за случайной знакомой или провести с кем нибудь веселую ночь. Я знал, что она всегда ждет меня. Мы еще не раз расставались и встречались вновь.
Так прошло два года.
Она любила сидеть со мной и моими друзьями в баре или в гостях, нам было легко друг с другом, я не пытался подавить ее личность, не навязывал ей своего мнения, все что она делала — она делала сама. Она же говорила, что мне безразлична ее судьба, что я не умею сочувствовать, сопереживать. Но мы очень нравились друг другу.
Тогда же я заговорил о возможном браке.
В январе она сказала мне, что полюбила моего товарища.
Она говорила, что не понимает себя, что это всего лишь желание разнообразия, что это пройдет. И тут же, что у нее такого никогда не было, что это настоящая любовь. Что она сделает все, что он скажет.
Я молчал.
Она плакала и что-то объясняла. Во мне же что-то переворачивалось и мешало жить. Было больно. Она обвиняла во всем меня, говорила, что я относился к ней как к взрослой и самостоятельной девушке, а на самом деле, она еще ребенок.
Тогда я пил четыре дня.
Запомнилось. Я уже лег спать, но не мог уснуть. Встал, оделся, спустился в ночной киоск, взял бутылку водки, стаканчик. И в течении получаса ее выпил. Водка не брала. Я еще долго беседовал с киоскершой, потом с кем-то дрался, еще пил.
А через четыре дня она вернулась.
Я смотрел на нее и проталкивал сквозь пересохшее горло тяжелые слова. Все прошло. И уже не вернуть. Я выздоровел. Она ушла.
Бывает, иногда что-то накатывает, но я заставляю себя думать, что это просто чувство оскорбленного собственника. Так легче жить.
Но иногда становится очень и очень больно.
Почему?
