Эдгару Аллану По посвящается
Утро добрым не бывает.
(народная мудрость)
«Вы живого несли по стране.
Гоголь был в летаргическом сне».
А.А. Вознесенский
Топ-топ-топ, мы несем гроб.
Кис-кис-кис, там находится сюрприз.
«В последний путь» (группа «Ногу свело»)
Боже…Боже мой…Помогите кто-нибудь! ПОМОГИТЕ! А-а а-а-а!
Помогите! Бож…
Нет, спокойно. Спокойно, я сказал! Заткнись. Не причитай. Вот так. Дыши глубже. Еще медленнее и реже. Еще…
Вроде помогло. Снизил частоту вдохов и выдохов. И на какое-то время паника отступила.
Но надолго ли? Надолго?..
Не знаю. Но стало чуть легче. Совсем немного. Вернулась способность соображать. Хотя бы частично. Сколько у меня минут, пока безумие не захватит мой мозг снова? Три? Пять?
Ох. Соберу свои мысли в кучу и попытаюсь представить, как рассказывал бы… вернее, как буду рассказывать об этой истории, когда она закончится. Счастливо закончится.
Может, это мне поможет. Поможет… найти выход. Блин….
Я не знаю, отчего проснулся. Наверно, оттого, что очень неудобно стало лежать.
Проснулся и понял: лежу на жестком. Даже моя старая кровать на съемной холостяцкой квартире, диван-кровать — еще советская, такой не была.
Чертовски болела голова. Тянущая боль в затылке, сопряженная с тошнотой. Гипертония? Неудобная поза во время сна? Стресс? Недосып?
Конечно, это все мои постоянные спутники.
Воздух был спертый. Даже когда я неделю не проветривал квартиру, он таким не был.
Глубокий вдох… даже несколько вдохов не дали надышаться.
Потом я ощутил, что затекли ноги… и руки тоже!
А еще было зверски холодно.
Что это? Отопление отключили за неуплату?
Ну нет, вроде платил… хоть и с задержкой в пару месяцев. Но не должны были отрезать.
И почему такая темень? Даже ночью должно быть светлее. Электричество отрубить не могли, за него я платил два дня назад.
Пока была только тревога. С чего начался настоящий страх? С того, что я протянул руку, чтоб включить свет… И рука вдруг коснулась — очень близко — холодной ровной поверхности. Металлической поверхности.
Холодно. Жестко. И крыша над головой. Хорошо, когда она есть, но плохо, когда ее отделяет от вас лишь пара десятков сантиметров.
Крышка над головой.
«А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!»
Я вскочил, как ужаленный. Догадка пронзила мой мозг, настолько страшная, что все остальное мигом вылетело из головы…
«А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!»
Я ударился о низкий потолок и упал обратно, на старое место.
«А-а-а-а-а-а-а-а!» — продолжал я орать, пока не закончился воздух в легких.
Потом с трудом набрал новую порцию, сквозь астматические хрипы и свисты.
И снова, не раздумывая, попытался подняться.
Новый удар по лбу! Звезды в глазах, сильная боль, но ощутил я ее далеко не сразу. Сначала было только оглушение.
Волна животного ужаса… ни с чем не сравнимого… накатила, смыв и боль, и разум.
Я начал метаться, как мышь в микроволновке. Или как кошка, которую злые дети засунули в стиральную машинку.
Ударился о стенку носом, похоже, расквасив его. Крови было не очень много, но она норовила попасть в рот и затечь через нос обратно в… как там это называется?.. В общем, в ту трубку, по которой воздух попадает в легкие. У меня хреновые знания по анатомии.
Я закашлялся, но вытереть кровь рукавом догадался далеко не сразу. Да и не было рукава!!! Вдруг осознал, что лежу совершенно голый…
О другую стенку ударился ухом, которое тут же онемело, опухло и по ощущениям стало большим, как вареник.
Так пару минут я метался и вертелся как волчок, набивая синяки и шишки. И все это время орал, с перерывом лишь на то, чтоб набрать воздуха. Когда ТАК страшно, ругательства на язык не идут. Да и маму никто не вспоминает. А вот бога почему-то я вспомнил, хотя в обычной жизни никуда он мне не уперся. Но в основном орал бессвязную чепуху. Зато громко.
Я орал пока не охрип. Потом еще некоторое время причитал, тихо и жалостно.
Это сейчас, спустя полчаса… я слегка успокоился… если это вообще возможно в моем положении. Не смирился, нет — но понял, что рано или поздно меня отсюда вытащат.
Но тогда… тогда я был уверен, что пропал.
Есть небольшое оправдание. У меня с детства клаустрофобия, хоть и не подтвержденная клинически (тогда я еще надеялся на нормальную карьеру, а вы бы взяли на работу человека с диагнозом от психиатра?). Но не думаю, что в моей ситуации даже полностью здоровый человек вел бы себя иначе.
На семьдесят процентов это была истерика, на тридцать — осознанные действия, хотя и довольно бестолковые. Мечась, я пытался руками нащупать просвет, отверстие в потолке и стенах.
Но тщетно — их не было. Со всех сторон не далее, чем в двадцати сантиметрах от моего лица, туловища и конечностей были глухие металлические поверхности!
Даже пару ногтей — а они у меня очень коротко обстрижены (а иногда и обгрызены, я же социофоб-неврастеник) — сорвал к чертям собачьим.
Прекратил я метаться, только когда истощил силы. Пульс был под сто пятьдесят.
Я понял, что умру. Сама по себе эта мысль не очень пугала. Нет, я не хотел умирать. Но будучи взрослым человеком, внутри был готов к смерти куда больше, чем пассажиры «Синих Китов», которые думают, что, если из ситуации нет выхода через дверь, то есть выход через окно. Для них это просто подростковая бравада. Для меня — осознание и принятие человеческой смертности, свойственное почти сорокалетнему человеку, пережившему уже очень многих, кого он знал.
