Грачи прилетели. Рассудите нас, люди
Роман «Грачи прилетели» (1960) переносит читателя в одно из селений в глубине Горьковской области. В колхоз «Гром революции» приезжает редактор сельскохозяйственного издательства…
Роман «Рассудите нас, люди» (1962) посвящен молодым людям, их жизни, борьбе, спорам, любви, исканиям, надеждам и творчеству.
| Жанр: | Советская классическая проза |
| Серии: | - |
| Всего страниц: | 171 |
| ISBN: | - |
| Год издания: | 1966 |
| Формат: | Полный |
Грачи прилетели. Рассудите нас, люди читать онлайн бесплатно
ГРАЧИ ПРИЛЕТЕЛИ
Как прекраснаЗемляИ на ней человек.С. Есенин.
Дождь сгонял остатки снегов. Ломаные потоки, шипя и всхлипывая, стекали в овраги, в низины. Заморенная лошаденка в безысходной покорности месила свинцовую дорожную слякоть. Извозчик Мотя Тужеркин, рослый парень с простоватой, беспричинной ухмылкой, изредка покрикивал на лошадь без надежды изменить ее тихий, умирающий ход. Он шагал позади телеги; парусиновый плащ, напитанный влагой, задубенело коробился на нем и скрипел при ходьбе.
Рядом с извозчиком устало шел Владимир Николаевич Аребин; пыжиковая шапка обвисла от сырости, полы демисезонного пальто были подоткнуты под ремень, чтобы дать свободу шагу.
На возу, среди узлов и чемоданов, прикрытые брезентовым пологом, сидели жена Аребина Ольга, закутанная в шерстяной белый платок, и шестилетний сын Гриша. Утомленный тряской дорогой, пригретый теплом матери, мальчик все время дремал. Вот он вздрогнул, должно быть от сновидения, испуганно округлил глаза и захныкал. Мать тоже вздрогнула, оттянула со рта платок.
— Озяб?
— Скоро, папа?
Аребин боялся, что сын подхватит простуду, укрыл его одеялом, краем брезента, подмигнул: «Крепись, дружище!..»
— Ну, правда же! — произнесла Ольга сдержанно. — Едем, едем — и конца-краю нет…
Мотя Тужеркин весело утешил:
— Вот на венец взъедем, а оттуда до села рукой дотянешься…
Ольга взглянула через голову лошади на венец. Там, затмевая свет, сизой ледяной горой стояла рыхлая туча. От нее тянуло стужей, вязкой изморосью. Ольга испугалась: окунется подвода в сырую, удушливую мглу — день навсегда померкнет… Она крепче прижала к себе сына. На мужа смотреть избегала: было до боли жаль его, он все время старался улыбаться ей ободряюще, а выходило виновато, искательно. Ну, какой он председатель? Доверчивый как ребенок… Колхозники обхитрят и проведут его — и оглянуться не успеет. И что он знает, что может? Из деревни ушел мальчишкой… Ну ладно, у него, как он говорит, особые обязательства перед селом, партийный долг и прочее… Но у нее, у Ольги, нет ведь таких обязательств. Зачем же она потащилась за ним? Откуда у нее нашлось столько смелости — собралась и укатила! Захлестнуло что-то…
Последние дни перед сборами в дорогу Ольга испытывала неестественное возбуждение, девичью беспечность, как будто ей не тридцать лет, а семнадцать: написала просьбу о расчете, принужденно смеясь, попрощалась с сотрудниками. Подруги были поражены ее необдуманным шагом: тихая, милая, коренная москвичка — и вдруг!..
— Опомнитесь, Ольга Сергеевна!..
— Жены декабристов шли же за своими мужьями… — попробовала она отшутиться и тут же отчаянно растерялась: ведь декабристов угоняли на каторгу. А ее муж едет в деревню по доброй воле…
В большой городской комнате как-то особенно тепло и уютно, когда на дворе хлюпает непогода. Володя в этот час уже вернулся бы с работы. И она тоже. Возможно, они встретились бы, как это часто случалось, на Арбате, или на углу, у магазина, или у подъезда и вместе бы вошли в дом. Нюша уже накрыла стол… Пушистый котенок вспрыгнул Ольге на колени… Со своей половины пришел папа: к нему, врачу-гомеопату, являются пациенты с самыми разнообразными недугами, и он рассказывает про больных интересные и часто смешные истории…
Ничего этого теперь нет. Надо готовить себя к другой жизни… Вспомнилась песня, которую пела Нюша еще давно, когда Ольга была девочкой:
И, как тогда, в детстве, подступили слезы…
«Не привыкну, — тоскливо подумала Ольга, оглядывая окутанные серой тьмой поля. — Никогда не привыкну…»
А Мотя Тужеркин, словно нарочно, омрачал воображение своими россказнями:
— Запихнули наше село Соловцово — дальше некуда! Отрезали от всех коммуникаций и культурных центров — прозябайте!
Аребин рассердился:
— Что ты разболтался! Если оно такое плохое, твое Соловцово, зачем же ты вернулся?
Глубокомысленная суровость сковала широкое, в расплывчатых лиловых веснушках Мотино лицо с тяжелым подбородком, заросшим рыжей щетиной; из-под собачьего малахая глянули блеклые, как бы не набравшие синевы, доверчивые глаза.
— Кто его знает зачем! — Мотя ничуть не обиделся на грубоватый окрик Аребина. — У меня, Владимир Николаевич, за время службы в армии сильно поднялось гражданское самосознание. Я исполнял свой воинский долг за рубежами нашей державы. Ох, чисто живут немцы! Ну, куда там! Не нам чета. Что в домах, что на улицах — ни соринки, блестит все: так они все вылизывают. Пьяные не колобродят, как у нас, песни не горланят… Первое время все было в диковинку, конечно — чужая страна! Да и немочки попадались на удивление хорошенькие, аккуратные, как пышечки. Жаль только, что в солдатском распорядке дня времени на девушек отпущено маловато!..
А потом тоска взяла, давит и давит на душу — мочи нет! Куда ни взглянешь, торчат острые коньки под красной черепицей да памятники понатыканы во всех местах — все больше Вильгельму дер Гроссе… Последнее время я уж глаз не подымал: хожу, под ногами глазами шарю, будто потерял что. И злой стал, того гляди на людей кидаться начну. Все норовил вырваться оттуда, рапорта писал — не помогли. Вот-вот было на рискованный шаг решился: хотел разбить витрину в магазине. Думал, осудят и отправят наверняка. Но не решился: солдатская гордость не позволила… Потом уж и срок наступил… Распрощался я — и ту-ту домой…
