… Вначале была боль.
И дьявол сказал: это хорошо.
Сдавленные крики, тяжелое дыхание, багровые волны, плещущиеся у ног. И был день первый.
… Вначале был страх.
И дьявол сказал: пусть будет так.
Багровые волны накатывали, подбираясь все выше и выше – к пульсирующей опухоли в паху.
И был день второй…
Вначале был грех.
И дьявол сказал: пользуйтесь тем, что есть.
Прикосновения чьих-то губ и языка. Взрыв сознания. Горечь наслаждения.
И был день третий.
… Вначале была жажда.
И дьявол сказал: пей, пока не утолишь ее, пей до тех пор, пока во рту не появится привкус крови, желчи и меди.
И был день четвертый.
… Вначале была ненависть. И дьявол сказал: отпусти ее, ибо она обратная сторона любви, а любовь разрушает.
И был день пятый.
… Вначале был огонь. И дьявол сказал: да пожрет пламя всех невинных и праведных, грешников и блудниц… но ты останешься.
И был день шестой.
В день шестой кровь сочилась из глазниц. И хотя голос, который он слышал, всегда был его голосом, а крики – его криками, кровь принадлежала чужим.
Так всегда начиналось. Так всегда заканчивалось. Задыхаясь, он оставался на берегу скорби; прилив шел на убыль, смывая боль и страх, после – ничего не оставалось, кроме этого привкуса во рту и пятен крови на его ладонях.
Ничего, кроме жажды. Жажды смерти.
И тогда наступал День Седьмой.
Был день седьмой.
Воскресенье.
Час Х.
Впрочем, размер этого часа гораздо точнее определяли яркие вывески удаленных кварталов города: XXL, XXXL. Латинская вязь неизменно пугала туристов и добропорядочных граждан, которые забредали сюда из чистого
Любопытства. Где еще, как не здесь, можно познакомиться с самыми злачными уголками Сиэтла. Но, как известно, любопытство кошку сгубило. И не одну. После визита в мир XXL счастливчики отделывались потерей двух-трех сотенных, другие – возвращались (если, конечно, возвращались вообще) с синяка
Ми и разбитыми скулами. Женщины теряли кое-что еще. Не все, разумеется, а те, кому в эти дни особо не везло.
Завсегдатаи – совсем другое дело. Они были свои. И прекрасно знали, что заявленные на табло буквы не значат ничего, кроме набора латинских буквиц. Нормальный размер, обычный. А если присмотреться внимательнее, то здесь все одинаковые. Девочки, мальчики – какая, по сути, разница, у всех одно и то же выражение лиц – жажда денег. Быстрых, легких, не обремененных моралью и совестью. Здесь всегда продавалось все, что только можно продать. С раннего детства аборигены усваивали немудреную истину: если есть спрос – значит, будут и предложения. Между прочим, хорошие предложения. Особенно в вечернее время суток.
Ночь в Сиэтле обостряет восприятие, обнажает чувственность. Алкоголь подогревает и без того разгоряченную плоть. Хочется… хочется всего и сразу. Что ж, черный мир XXL тебе это даст: только протяни руку. Пусть добропорядочные граждане спят в своих широких постелях и видят безвкусные сны, эта ночь не для них. Она – для изгоев. Для охотников. Для жертв.
Он стоял на противоположной стороне переулка, сгорбившись под ледяным февральским дождем. Влажный блеск фонарей без устали полировал асфальт, на котором, словно в старом зеркале, кривились размытые неоновые буквы. Пытаясь их сложить в слова, он перевел тяжелый взгляд на алую вывеску клуба:
"РУБИНОВЫЙ КОГО-ТОК"
ЖАРЧЕ НЕТ В СИЭТЛЕ
ЖИВЫЕ ДЕВОЧКИ ДО 2:00 НОЧИ
Слегка приоткрыв рот и прикусив нижнюю губу, он механически перечитывал мигающую надпись, словно она могла открыть неведомую до этого тайну. Великую истину. Эта истина была уже где-то рядом. Совсем рядом. Он чувствовал ее приближение, раздувая, словно гиена, толстые ноздри. На мокром лице застыла тупая маска вечного отвращения, будто судьба изо дня в день питала воспаленный мозг чем-то горьким и склизким. Настолько горьким, что сегодня чаша терпения наконец переполнилась.
Сейчас ему очень хотелось набраться смелости и войти в ветхое здание клуба. Уже целый час этот человек топтался в грязном переулке, наблюдая за потоком мужчин, желающих на себе попробовать знаменитый "рубиновый кого-ток". Кто-то с показной лихостью, кто-то, наоборот, воровато нырял в волнующую темноту, откуда легкими всплесками вырывались женские голоса. Однако покидали это заведение все одинаково: дверь равнодушно выплевывала мужские особи, растерявшие все свое достоинство. До последней капли. Ссутулившись, они виновато отступали в ночь. До следующего раза. Удовольствие здесь порционно.
Наконец он решился. Надвинул на лоб бейсбольную кепку, медленно пересек улицу и толкнул массивную железную дверь.
На него обрушилась лавина техномузыки. Мрачные звуки душной волной окутывали длинный темный коридор. Бешеный ритм, под стать треску отбойного молотка, бился в такт с пульсирующей кровью в висках. Женские визги, мужские стоны и тошнотворная вонь.
Едкий запах хлорки мешался с табачным дымом, заглушая едва уловимый флер дешевых духов. Чуть дальше, у самой кассы, примешивался острый, чуть кисловатый запах спермы. Из темноты статичными призраками проступали контуры дверей, окрашенных в красный и зеленый цвета. Пол заляпан подозрительными белыми кляксами, усыпан окурками и скомканными листовками фривольного содержания:
