Олеандр Кох шел по мертвому городу, тихо напевая себе под нос.
Сухой ветер скреб по ярко раскрашенной броне, и воин, наклонившись вперед, подставил лицо навстречу когтям бури. Ему нравилось, как они обдирают открытую кожу. Он слизнул текущую по лицу кровь, наслаждаясь пряным вкусом.
Олеандр выглядел одновременно вычурно и дико. Идеальный облик для воина, за которым тянулся вековой след из огня и трупов. Его силовая броня имела оттенок свежего синяка и была украшена как непотребными изображениями, так и архаичным медицинским оборудованием. С краев наплечников свисали шкуры животных, а на тактическом поясе был закреплен шлем с плюмажем из рваных шелковых лент, окруженный стазис-флаконами и дополнительными магазинами для болт-пистолета, который лежал в кобуре на другом боку. Единственным оружием помимо пистолета был длинный изогнутый меч. Его выковали на Туонеле, в тайной кузнице местных культов смерти, и золотое навершие изображало череп. Олеандр не был первым его владельцем и подозревал, что не будет последним.
Сам он, в отличие от оружия, был создан на Терре. Будучи апотекарием Олеандром, он воевал под знаменами Фениксийца — сначала за Императора, затем за Воителя. Он сполна вкусил плоды войны и нашел смысл жизни в полевых лабораториях ученого, которого теперь называл своим повелителем. Ученого, ради встречи с которым он и вернулся на этот мир, рискуя жизнью, если не большим.
Он был вынужден посадить позаимствованный корабль в стороне, на окраине города. Олеандр спрятал его среди сотен разрушенных остовов других кораблей, приказав экипажу из сервиторов ждать его сигнала. Он понятия не имел, что за системы защиты здесь организовали, пока его не было, и, хотя он заранее отправил закодированное вокс-сообщение, прося разрешения на посадку, ему совсем не хотелось рисковать и подставляться под орудия местных параноиков. Немногочисленные обитатели этого мира оберегали свое личное пространство с почти маниакальным рвением. Впрочем, с их наклонностями это было ожидаемо.
Закованные в керамит пальцы выстукивали по навершию мелодию без ритма, аккомпанируя песне. Ветер выл, бросаясь на воина. И не только ветер. По всей планете отзывался предсмертный крик ее когда-то гордого народа. Их тонкие кости, сплавившиеся под воздействием противоестественного тепла, ковром устилали землю. Когда Олеандр начинал вслушиваться, в какофонии удавалось различить отдельные голоса, как ноты в песне. Казалось, что они поют специально для него. Приветствуют его дома.
Развалины города — их города — напоминали нетронутые джунгли из живой кости и кочек, заросших грубой психопластичной плотью. Может, когда-то город и был красив, но теперь он стал великолепен. Скопления безмолвных ксеносских лиц покрывали стены, как плесень, по улицам тянулись живые тени. Причудливые площади заливал сверхъестественный свет, а в разрушенных зданиях с хихиканьем бродили фосфоресцирующие силуэты. Это было безумие, живое и мертвое одновременно. Весь Урум в миниатюре.
Урум Мертво-живой. Старый мир, как называли его некоторые. Планета не всегда носила это имя, Урумом ее нарекли старьевщики с археорынков, и другого названия не было. Для Олеандра же этот мир был просто домом.
Порой он забывал, почему вообще уехал отсюда. А иногда память была слишком услужлива. Он лениво коснулся сделанного из хрупких стеклянных пузырьков с зельем ожерелья и остановился. Ветер ослаб, словно чего-то ожидая. Олеандр хмыкнул и повернулся. К нему приближались.
— Наконец-то, — протянул он.
Мерцающие силуэты тянулись через руины. Они светились, как металл на солнце, но металлические объекты не могли двигаться так плавно и быстро. Во всяком случае, судьба до сих пор берегла его от встреч с чем-либо подобным. Они следовали за ним последние несколько часов, и, возможно, эта игра им наконец наскучила. Или он был ближе к своей цели, чем думал. Город менялся с каждым годом, но Олеандр не был уверен, растет он или умирает. Быть может, верны были оба варианта.
Сторожевые звери были низкими и поджарыми. Они вызывали ассоциации с волками, хотя выглядели совсем иначе и больше походили на ящеров, населяющих некоторые дикие миры, только с перьями из жидкого металла вместо чешуи и заостренными, похожими на клюв мордами. Единственным звуком, который они издавали, был скрежет ног-клинков по земле. Они разделились, исчезли в тенях разрушенных зданий, и даже с трансчеловеческими органами чувств за ними не получалось уследить. Олеандр занял боевую стойку, положил пальцы на рукоять меча и принялся ждать. Мгновение растянулось, секунды утекали одна за другой. Ветер набрал силу, и в голове зазвенело от пронзительных криков мертвецов.
Олеандр некоторое время пел вместе с ними, то повышая, то понижая голос одновременно с ветром. Это была старинная песня — старше даже, чем Урум. Он узнал про нее на Лаэране у выжившего из ума поэта по имени Кастинь.
— Странно ночью, когда черные звезды горят, и странно луны в небе кружат… Скоро песни Гиад зазвенят…