Вот уже тридцать лет небольшой городок медленно уходит в песок, что беспрестанно приносит горячий ветер из сердца раскаленной пустыни. Окраины давно скрылись под пологими и сыпучими барханами, на которых растут редкая верблюжья колючка и жалкие кустики саксаула, с редкими вкраплениями уродливо торчащих бетонных плит и причудливо изогнутой арматурной сетки.
Городскому центру повезло — если окраины большей частью состоят из самых старых трехэтажных, редко четырехэтажных, кирпичных построек, то дальше идут дома повыше, собранные из массивных бетонных плит. Именно они отрезали песку путь в сердце промышленного городка. Но так не могло продолжаться слишком долго: регулярные ураганы приносили тонны мелкого песка, который, словно абразив, медленно, но упорно подтачивал стены построек. Среди пологих песчаных холмов виднелись первые жертвы песчаной ярости — обрушившийся остов длинного семиэтажного здания, рядышком притулилась провалившаяся посредине, почти засыпанная четырехэтажка. Таких свидетельств апокалипсиса более чем достаточно. Еще полвека — и пустыня поглотит последние свидетельства некогда великой цивилизации.
Но жизнь пока еще теплится в окружающих окрестностях — кое-где за полуразрушенными остовами домов поднимаются к небу редкие жидкие дымки костров, в воздухе чувствуется запах готовящейся похлебки из юрких пустынных ящериц и беспомощных в своей медлительности черепах. Оставшиеся в живых после Великого Затмения и Смертного Холода продолжают жалкие попытки выжить в раскаленной домне пустыни, некогда носившей имя Кызылкум — пустыня Красных Песков… Теперь ее называют иначе — Знойной Пустошью. Еще чаще — Адским Пеклом. В обиходе же говорят просто: пески.
Глава первая
ЧУДЕСА УТРЕННЕГО ПРОМЕНАДА
С самого начала покосившееся здание ничем не привлекло моего внимания. Таких полуразрушенных бетонных коробок в округе более чем достаточно. Некоторые сохранились лучше, от других остались выгоревшие остовы или груды перекрученной арматуры, бетонной крошки и кирпича. Я почти миновал его, когда краешком взгляда зацепился за неплотно прикрытую подъездную дверь.
Несколько дней назад я проходил здесь. Тогда покосившаяся ржавая металлическая плоскость стояла открытой нараспашку, упершись нижним углом в бетонный выщербленный пол, — верхняя петля давно проржавела и, не выдержав веса металла, лопнула. А сейчас дверь кто-то аккуратно закрыл. Захлопнуться от порыва ветра она не могла — больно тяжела. На выщербленном и побелевшем от старости бетоне осталась четкая борозда. И несколько неровных темных пятен. Кровь.
Машинально присев за обгоревшим остовом грузовика, я прислонился спиной к ржавому ободу колеса и задумался. Внутри здания кто-то был. Человек. Раненые животные не прикрывают за собой дверь. В крайнем случае там мутант. И так или иначе, кто бы там ни был, он или она истекает кровью.
Я все еще мог просто уйти, благо дополнительный маршрут давно продуман и многократно проверен: развернуться назад, перебраться через невысокий каменный забор бывшего детсада и, пройдя его насквозь, оказаться между двумя полуразрушенными четырехэтажками галерейного типа. Оттуда рукой подать до моей берлоги.
С другой стороны, если неизвестный тяжело ранен, он мог уже умереть, и тогда мне светит обломиться все его барахло…
Голодная зима только-только закончилась, и, хотя я пережил ее относительно благополучно, последнее время мне не слишком везло в охоте. Если удастся разжиться съестным, то смогу переждать надвигающийся песчаный шторм в уютной берлоге. Это при идеальном раскладе.
А еще я могу нарваться на отравленный болт из арбалета или на пулю, пока буду вслепую красться по темным коридорам безжизненного здания. Укрывшийся внутри неизвестный тоже не дурак и, несомненно, ожидает незваных гостей. Ранение заставило его озлобиться, нервы на взводе, сначала будет стрелять, а потом разбираться.
Что делать?
Вскоре жадность перевесила благоразумие. Проклиная себя на все лады, я прополз под грузовиком и осторожно осмотрел темные окна с торчащими осколками стекла. Ничего и никого. Панельный пятиэтажный дом выглядел, как ему и положено, мертвым. Не сбавляя темпа, метнулся под стену дома, в любую секунду ожидая услышать выстрел или звенящий свист стрелы — последнее, что я услышу в жизни. Приникнув к нагретой солнцем стене, как ящерица, задержал дыхание и прислушался, поводя глазами по сторонам, особое внимание уделяя черным провалам окон.
Тишина… только легкий весенний ветер едва слышно шелестит над крышами…
К подъезду я не пошел — ищи дурака! Если раненому незнакомцу хватило ума прикрыть за собой дверь, то, может, и на установку ловушки мозгов хватит. Однажды я по тупости напоролся на присыпанного песком «ежа» — хромал два месяца и только чудом не помер от столбняка или заражения крови. Ну и, конечно, та удача, что я вовремя достал пару блистеров с пенициллином и прилежно жрал по таблетке в день. Правда, если вспомнить, что именно пришлось отдать за таблетки, то лучше бы я сдох, — отнес на толкучку практически новый шахтерский фонарик.
Подпрыгнув, я уцепился за выщербленные кирпичи и, подтянувшись, одним рывком оказался на подоконнике. Изображать из себя неподвижную мишень не стал — глядя, куда ставлю ноги, мягко спустился на пол, шагнул в темный угол и присел, одновременно доставая из кармашка метательный нож. Рукоять привычно влипла в ладонь, ее ощущение подействовало на меня успокаивающе. Пару минут я неподвижно сидел, пока глаза привыкали к сумраку. Убедившись, что вижу отчетливо, в два мягких шага оказался у двери и, рывком выглянув в коридор, тут же дернулся обратно. Нормально, опасности нет — за долю секунды успел оглядеть узкий коридор и убедился, что он пуст. Нет даже развалившейся мебели. Вообще ничего, кроме слоя пыли на полу и стенах. И дверь пропала — вместо нее пустой дверной проем с вырванным с мясом косяком. Работа мутов-мусорщиков — они волокут к себе в подземелья все подряд без разбору. Натура у них такая… мусорная.