Эхо войны - [4]

Добравшись до пологого склона бархана, не останавливаясь, я вскочил на выдающийся из песка каменный бордюр и уже по нему поспешил дальше, огибая обрушившееся здание по периметру. Оказавшись с тыльной стороны дома, внимательно огляделся по сторонам, особое внимание уделяя дрожащему мареву пустыни. Убедившись, что не наблюдаю никакого движения, сбросил рюкзаки и, упав на колени, принялся с остервенением разгребать сыпучий песок. Через минуту упорной работы обнажились контуры квадратного металлического люка и пластина, прикрывающая скважину замка, ключ от коего висел у меня на шее на прочном волосяном шнурке. Механизм замка мягко щелкнул, втягивая в свое нутро мощные стальные стержни. Откинув крышку люка, я сбросил добычу вниз и поспешил следом, заученно нащупывая скобы ступенек. Поддерживаемый мною люк мягко и бесшумно опустился на место, отрезая меня от внешнего мира.

Осталось последнее и самое важное — нащупав на стене рычаг, я с силой опустил его вниз до упора, вернул в прежнюю позицию и повторил всю процедуру сначала. Видимого результата не было, но я знал, что в двух метрах над моей головой скрытая в толще бархана железная пластина едва заметно шевельнулась и обрушила на люк солидную порцию песка. Теперь если кому и вздумается забрести за давно рухнувшее здание, он не увидит ничего, кроме опостылевшего песка и унылых шаров перекати-поля. Именно поэтому я так старался идти по бордюру и асфальту, чтобы не оставлять следов. А если где и наследил, посвистывающий над городом суховей скоро выровняет песок и загладит мои огрехи.

Все… я дома… в безопасности… можно перевести дыхание и успокоиться…

Убежище представляло собой сложное переплетение скособоченных коридоров и трех крошечных каморок-комнатушек. Кое-где из стен выдавались проржавелые трубы бывшей канализации и водопроводной системы. Растресканный бетонный потолок нависал над самой головой, в некоторых местах приходилось пригибаться. Темно здесь не было — через специально оставленные отверстия проникали редкие солнечные лучи и свежий воздух. Тимофеич предусмотрел все, включая вентиляцию.

Подхватив рюкзаки за лямки, я потащил их за собой волоком — марш-бросок меня настолько вымотал, что сил не осталось. Хорошо, идти недолго. Пройдя коротким коридором, я ввалился в жилую комнату и, не разуваясь, рухнул на жалобно заскрипевшую пружинами кровать. Нащупал висящую на поясе флягу и жадно к ней присосался. Мутноватая артезианская вода хлынула в пересохшую глотку и дальше, в скорчившийся от жажды желудок. Я не останавливался, пока фляга полностью не опустела. Придется сходить на толкучку в ТЦ, к продавцам воды. Оставаться без воды нельзя. Да только подорожала водичка-то, подорожала. Если раньше за литровую флягу барыги просили две-три тюльпанные луковицы, в крайнем случае небольшую черепаху, то теперь цены взлетели больше чем вдвое. А добычи вокруг города становилось все меньше, и приходилось отходить дальше и дальше. Вчера, чтобы добыть хоть что-то съестное, мне пришлось уйти аж к пересохшему озеру и даже за разрушенные корпуса водовода. А это уже серьезный риск. Правда, вернулся я не пустым.

Вставать не хотелось категорически, и, прислушавшись к ноющим мышцам, я позволил себе полежать еще немного, бездумно глядя в темный бетонный потолок. Историю возникновения нашего со стариком дома я слышал много раз и всегда поражался упорству жилистого зэка, сумевшего в одиночку обустроить такую берлогу.

О том, что под обрушившимся зданием остались свободные пустоты, не знал никто, кроме старика Тимофеича. Кирпичный четырехэтажный дом был более чем преклонного возраста — его строили в семидесятых годах двадцатого века. Он пережил месяцы сумрака, ядерную зиму и сдался лишь перед неистовой яростью пустыни. Когда перекрытия и стены не выдержали натиска ветра и песка, они сложились внутрь и похоронили под собой немало людей. Чудом уцелевшие жильцы мрачно поглядели на заносимые песком руины, покопались по краям и отправились искать новое пристанище, благо пустых домов в округе хватало.

А Тимофеич остался. Как он потом рассказывал, ему очень уж жалко было оставлять все добро, что имелось в родной квартире. Не хлам, годный лишь для любования, а инструменты, какое-никакое оружие и множество хозяйственных мелочей. Старик жил здесь больше двадцати лет, с тех пор как откинулся с зоны и осел в городе, где большая часть домов была построена руками зэков. Тимофеич принялся за раскопки, мудро рассудив, что если стены сложились, то небольшой подвал с толстенными бетонными стенами мог и уцелеть. А в том подвале немало полезных вещей. Старик копал больше недели, борясь с постоянно осыпающимся песком и кирпичными обломками. И докопался.

Как он рассказывал, на засыпанный колотыми кирпичами проход удалось наткнуться, когда сил почти не осталось. Сюрпризы на этом не кончились. Стоило вытащить весь мусор из прохода, как открылась следующая щель, за ней небольшая сквозная каморка, дальше больше. Так, совершенно неожиданно для себя, Тимофеич оказался обладателем обширного подземного убежища, защищенного мощными бетонными перекрытиями, десятками тон строительного мусора и толстой подушкой постоянно наносимого песка. Старому зэку хватило ума скрыть следы работы от чужих глаз, и он принялся обустраивать новое жилище, благо руки у него были золотые. И строительного опыта в избытке — много лет Тимофеича кидали с одной социалистической стройки на другую. Поневоле научишься, наберешься опыта и знаний.