Слабые звуки оркестра проникали снизу по широкому колодцу внушительной мраморной лестницы и вторгались на четвертом этаже в тихое уединение спальни Брайони Лэнгленд, готовившейся ко сну.
– Этот безнравственный вальс, – укоризненно произнесла Нэнни. Она недовольно поджала губы и сердито посмотрела на бледное отражение Брайони в овальном зеркале, висевшем над туалетным столиком красного дерева. Нэнни расчесывала длинные светлые и мягкие как шелк волосы Брайони, пока они не начали блестеть.
– Сто, – произнесла она, наконец, откладывая серебряную щетку.
Бал на нижних этажах Брумхилл-Хауса в Ричмонде, что недалеко от Лондона, был в самом разгаре. Но мисс Лэнгленд была изгнана в олимпийские выси особняка ее дяди, и это ничуть ее не беспокоило. Брайони не любила балов. Правда, она никогда не бывала на балу, но знала, что танцевать легкомысленно. И по убеждению, если не по склонности, Брайони питала отвращение к такого рода развлечениям.
Нэнни проворно заплела волосы Брайони и, свернув косы в аккуратное кольцо, заколола их шпильками. Последним штрихом наряда стал кусок ноттингемского кружева, называемый ночным чепцом, который был осторожно помещен поверх кос Брайони и крепко завязан лентами под подбородком. Брайони неприязненно посмотрела на свое отражение в зеркале, которое столь же антипатично взглянуло на нее. Она скорее была похожа на двенадцатилетнего ребенка, чем на взрослую девушку девятнадцати лет.
– А теперь быстро в постель, – безапелляционно приказала Нэнни. Ее подопечная помедлила. У Брайони была мысль спросить Нэнни, нельзя ли ей почитать всего несколько минут, перед тем как задуть свечи, но что-то в решительной позе пышногрудой Нэнни заставило ее передумать. Она послушно забралась на высокую кровать с пологом и до подбородка натянула одеяло.
– Кожа да кости, больше ничего, – сказала Нэнни. – Вы таете прямо на глазах. Будете каждое утро есть овсяную кашу со свежими сливками, прежде чем сесть за стол с этим вашим английским завтраком. – Нэнни была шотландкой.
– Да, Нэнни, – покорно ответила Брайони. У нее не было желания есть такую невкусную еду.
Нэнни подошла ближе к кровати и внимательно осмотрела Брайони.
– И черные круги под глазами! – Ее голос потеплел: – Мой бедный ягненочек, вы должны перестать так убиваться. Разве вы не понимаете, что не этого ваши мама и папа, упокой Господи их души, хотели бы для вас? У меня сердце разрывается при виде вас. Уже больше года прошло с той ужасной трагедии. Вы уже сняли траур и приехали пожить у дяди и тети, так почему же не поискать в этом хоть немного удовольствия? Вы не счастливы здесь, мисс Брайони?
Брайони сглотнула.
– Конечно, я счастлива, Нэнни. Настолько, насколько могу в сложившихся обстоятельствах. Я просто немного скучаю по Лэнгленду и тете Шарлотте, только и всего.
Нэнни постояла, задумчиво глядя на свою подопечную.
– Пусть пройдет время, мой бедный ягненочек, – мягко сказала она. – Вы здесь только неделю, и вам все равно нельзя было оставаться дома под присмотром тетки вашего отца. Не годится девушке вашего возраста избегать общества, а бедная женщина с трудом может позаботиться даже о себе, несмотря на любовь вашу и мастера Вернона. Здесь, по крайней мере, есть кузина Харриет, которая составит вам компанию. Конечно, Лондон совсем не то, что глушь Шропшира, но человек со временем привыкает ко всему.
– Но Ричмонд не Лондон, Нэнни!
– Он достаточно близко, – фыркнула Нэнни. – Я что-то не заметила тут недостатка в высокомерных светских дамах и джентльменах! Смотрите, как бы не стать одной из них.
Брайони усмехнулась:
– Тетю Эстер ждет разочарование, если она думает превратить квакершу в светскую даму. Отвечу тебе твоими же словами, Нэнни: «Нельзя сшить шелковый кошелек из свиного уха».
– Ваша мамочка растила вас настоящей леди, а не какой-то там жеманницей. Разве она не была леди до того, как стала квакершей?
– Мама всегда была леди, – с готовностью согласилась Брайони. – Она же сестра дяди Джона.
– Тогда покажите, что помните все, чему она вас учила, даже если вам и придется жить по-новому теперь, когда вас опекают ваши знатные родственники.
Нэнни засуетилась, перетряхивая вещи Брайони – скучную серую квакерскую одежду, прежде чем рассортировать ее и уложить в большой комод красного дерева. Брайони наблюдала за ее движениями из-под золотистых ресниц и вдруг в порыве чувств воскликнула:
– О, Нэнни, что бы я без тебя делала? Я так люблю тебя!
Нэнни резко повернулась к своей хозяйке.
– Мисс Брайони! Не забывайтесь! – Но тон ее тотчас же смягчился: – Ах, мой ягненочек, вы всегда выражали свои чувства прямо, как квакеры. Но теперь надо быть поосторожней. Что бы подумали ваши родственники, если бы услышали такое? Слава Богу, ваш папа никогда не позволял вам с мастером Верноном говорить в этой дурацкой квакерской манере вашей мамы.
На щеках Брайони появились озорные ямочки.
– Стыдись, Нэнни! Ты что же, не знаешь, что даже Библия написана квакерским языком, – и это ты, пуританка?
– Хватит, я сказала! – Нэнни не развеселилась. – И я не пуританка, – строго продолжала она. – Я принадлежу к шотландским пресвитерианам.