Бегущие шаги отдавались гулким эхом по каменному коридору, громкие в ночной тиши.
Шаги двоих.
Не босой бег монахов в одеяниях шафранового цвета — это были ноги в ботинках, ноги солдат. Или по меньшей мере людей, которые не должны находиться здесь, не ночью, не в одном из святейших мест Старого Города, куда местные жители приходили на каждый праздник зажигать благовония и бормотать молитвы. Желание очистить себя от грязи и коррупции, которая окружала всех людей в повседневной жизни, похоже, оставалось универсальным.
Как и желание притвориться, что как бы плохо ни было, где-то в другом месте было ещё хуже. Всегда было хуже где-то в другом месте — где угодно.
Но на самом деле не было. Не было хуже.
Возможно, лучше скрывалось. Легче игнорировать каждый день. Но та же фундаментальная гниль пронизывала все. Никто не был от неё свободен.
Никто.
Он окинул взглядом массивную золотую статую, расположенную на приподнятой платформе. Сорок шесть метров в длину, она сияла в лунном свете, проникавшем через открытые деревянные ставни посвящённой ей часовни, синий свет отражался от золочёной кожи. Основание из жемчуга и черных камней в стопах его массивных ног мерцало как звезды в конце его лежащей позы. Поглощённые тенями, детали его золочёных волос, рта и контуров лица висели высоко в тишине над тем местом, где он стоял, за пределами досягаемости лунного света, почти под крышей здания со ступенчатой крышей.
Изображение было культовым… внушающим восхищение даже сейчас, во тьме.
Однако многие, особенно уроженцы Запада, посещающие это место, забывали, что это — мастер, запечатлённый во время смерти[1].
Это выдающийся золотой храм смерти.
Той же смерти, что пугала всех животных, живущих здесь — вне зависимости от того, желали они верить в просвещённую смерть или нет. Статуя занимала все, за исключением крошечного прохода вокруг себя, ведущего в вихарн, или часовню, которая её вмещала — жест уважения к этому страху.
Звуки шагов стали тише в мертвенности ночи, когда его преследователи покинули священное пространство вокруг главного храма. Он все ещё мог слышать их, наряду со случайным криком, взбудораженной торопливой болтовнёй на другом языке.
Прозвучал выстрел, но он был направлен не на него.
Он ощутил запах дыма.
Пламя пылало, сияя вдали у горизонта.
Они все сгорят, куда бы он ни пошёл. Но они никогда его не поймают.
Он был призраком.
Он уже исчез.
Я конечно же должна была находиться на ланче с Энджел и Ником, когда он позвонил.
Я просто обязана была находиться именно там.
Потому что ну серьёзно, детективу отдела убийств Наоко «Нику» Танаке не хватало поводов выносить мне мозг из-за моего нового «работодателя».
Я уставилась на имя, мигающее на экране моего телефона, который вибрировал на столе, и испытывала соблазн его проигнорировать. Просто засунуть телефон в сумку и начать напевать весёленькую мелодию.
В любом случае, я чувствовала себя вправе его игнорировать. Блэк не потрудился дать о себе знать за последние тридцать три дня. Ну, во всяком случае, не мне.
Я знала, потому что считала. Тридцать три дня.
Я даже понятия не имела, где он находился. Я сильно подозревала, что не в Сан-Франциско.
Когда я не ответила на звонок после ещё двух протяжных вибраций, Энджел рассмеялась, игриво шлёпнув меня по руке со своего места рядом на красном виниловом диванчике.
— Разве ты не собираешься ответить, док? — поддразнила она.
В отличие от Ника, Энджел, похоже, находила всю эту ситуацию со мной и Блэком уморительно забавной.
Мы втроём впихнулись за столик в одном из наших любимых мест для ланча — суши-бар в крытом торговом центре, который находился в центре Джапантауна[2]. Энджел и Ник снова на полную ставку работали в Северном районе, так что это отчасти служило отговоркой сходить туда, поскольку полицейский участок находился совсем недалеко от Джапантауна. Мой офис располагался рядом с ними, так что для меня это тоже недолгая поездка на автобусе или даже пешая прогулка, если было свободное время.
Я знала их обоих несколько лет, особенно Ника, но они знали друг друга дольше. Я встретила Ника на службе, когда мне было восемнадцать, а ему слегка перевалило за тридцать, но Энджел росла вместе с Ником, и тоже в плохом районе. Из-за того, как они подкалывали друг друга от случая к случаю, я не раз гадала, были ли их отношения романтическими, но даже если так, они оба держали рот на замке. Я считала их своими самыми близкими друзьями. До недавнего времени я проделала вместе с ними немало работы, в основном как профайлер и психолог-криминалист.
Но теперь у меня новый работодатель.
Взглянув на мой телефон, Ник нахмурился, затем закончил засовывать маленького осьминожка палочками в рот и принялся усердно жевать. Проглотив, он проворчал, указывая теми же палочками на мой телефон.
— Это он, да? Парень-псих.
Обречённо вздохнув, я подхватила телефон, и Энджел захихикала.
Я не потрудилась поздороваться.
— Что? — рявкнула я в телефон. — Что такое?
Молчание.
— Блэк? — переспросила я все ещё резким голосом. — Ты где?
Рядом со мной Энджел засмеялась ещё сильнее.
