Пятница, 25 июля, 00.00.
Городские куранты на ратуше должны были бы пробить полночь. Но в городе не было ни ратуши, ни курантов.
Двери гостиницы «Интурист» взмахнули сверкающими стеклянными крыльями и выпустили яркую блондинку лет двадцати с фигурой фирменной манекенщицы. Как говорил впоследствии ее личный сутенер офицеру полиции, «на ней ни то что ниточки — пылинки отечественной не было». Один из дежурных «обезьян», опекавших гостиницу, предложил подвезти ее домой, она скорчила ему рожицу и свернула в аллею старого и совершенно неосвещенного бульвара. «Обезьян» не выказал никакой настойчивости, и она, пройдя двести ветров вглубь аллеи, плюхнулась на садовую скамейку с трудолюбиво вырезанной на спинке надписью, совершенно непереводимой ни на один иностранный язык: «С собой трахаться не приносить!» Судя по всему, она никого и ничего не боялась. Позже следствие установило, что она здесь спокойно выкурила сигарету «Мальборо» примерно до половины, так как окурок со столбиком пепла до самого фильтра оказался неподалеку. Следствие не могло, разумеется, знать, что при этом она вполголоса ругалась, поглядывая на луну, и говорила себе под нос: «Долбанное полнолуние! Опять всю ночь прокантуешься с боку на бок и не уснешь. Так что, Оленька, готовься — головка завтра будет ой как бо-бо!» Впрочем, это для следствия значения не имело, ибо никакого «завтра» у Ольги — не было.
Огромная, одутловатая, нездорового желтого цвета луна висела над городом, затапливая его тяжелым похмельным светом. Одуряюще стелила свой ядовитый аромат магнолия, кое-где перебиваемая смелым и свежим запахом ночных фиалок. Ольга поднялась со скамьи, бросила сигарету, снова враждебно взглянула на луну и грязно выругалась по-испански. Видимо, она собралась уходить, так как сделала несколько шагов в направлении автостоянки, когда в тишине, царящей на бульваре, услышала чье-то хриплое и тяжелое дыхание. Звуки доносились из зеленой, а вернее, черной изгороди напротив скамейки. Пожалуй, впервые в жизни она осознала смысл словосочетания «ледяной ужас». Сна попятилась, срывающиеся голосом вскрикнула: «Что это?! Кто… там?!» В кустах что-то затрещало, как разрываемая ткань, и на аллею спокойно вышла большая белая собака… или — огромный волк? «Нет-нет, это собака, откуда же здесь возьмется волк, да еще белый?» — по-видимому, подумала Ольга и залепетала: «Песик, песик… хороший! Ты меня так напугал… Что смотришь? Иди, иди себе…»
Зверь двинулся в сторону девушки. Он шел, медленно ступая, не отрывая тяжелого темного взгляда от завороженной Ольги. Внезапно глаза его вспыхнули — не сверкнули, не отразили свет, а именно вспыхнули — и засветились мрачным красным огнем уши прижались к голове, и он испустил вой, нет, не вой, а парализующий мозг, ни на что не похожий рев.
Ольга взвизгнула и бросилась наутек. Не переставая кричать, она бежала, как не бегала никогда в жизни, теряя в бешеном движении туфли, сережки, брошь и предметы из распахнувшейся сумочки. Позже по ним следствие с достаточной точностью установит траекторию ее последнего марафона. Зверь двигался за ней, не приближаясь и не отставая. Бегущая женщина в вечернем платье, пусть даже платье путаны, по-видимому, не представляла для него серьезной проблемы.
Ольга бежала из последних сил — их прибавил страх, но отобрали никотин и алкоголь. Грудь разрывало от горячего воздуха, их которого истерзанные сумасшедшей гонкой легкие не успевали напиться кислорода. Глаза застилала черно-кровавая пелена, для крика уже не хватало сил. Она уже почти ничего не видела и не слышала. Последним ее ощущением в этой жизни было чувство потери равновесия (она споткнулась о шланг поливальной установки) и жгучая дерущая боль в лице, ладонях и коленях, будто она ничком упала на вращающийся наждачный круг. Прежде от удара об асфальт на такой скорости она бы, вероятно, потеряла сознание, но сейчас она вскочила и попыталась бежать дальше. Однако было уже поздно: чудовищные челюсти сомкнулись на ее затылке…
Пятница, 25 июля, 9.05.
Старший инспектор уголовной полиции четвертого округа Свободной Черноморской Экономической Зоны Сергей Снег только повесил фуражку на вешалку у себя в кабинете и собрался пройти к столу, чтобы начать обычный рабочий день, как к нему ворвался дежуривший этой ночью Залесский. Снег по установившейся между ними дружеской традиции вместо приветствия пошутил: «У тебя такой вид, будто ты подучил наследство от дядюшки-миллионера, а потом телеграмму, что он жив и просит извинить за ошибку». Залесский молча бросил на стол пачку фотографий с клеймом оперативно-технической полицейской службы. Служба не давно получила новую японскую цветную аппаратуру, поэтому качество и краски были отменными. Снег одну за одной просмотрел яркие глянцевитые картинки и потянул вниз галстук вместо с воротником: «Что это? Откуда это?»
Сегодня на Черном Бульваре, ну, ты знаешь, в Нижнем городе, утренний патруль обнаружил женский труп, точнее, остатки трупа. В конце одной из боковых аллей. Труп, по-видимому, принадлежит валютной проститутке Ольге Вилдене. Снег уже овладел собой и снова пошутил: «Так позвони ей, чтобы она за ним приехала… Ладно, ладно. Что ты обо всем об этом скажешь? Рэкетиры? Подростки? Маньяк?» Залесский, не спрашивая разрешения, что было для него не характерно, открыл дверцу холодильника и, вскрыв бутылочку «Коки», опорожнил ее почти наполовину. Перевел дыхание и ответил: «Если бы мы жили в Африке, я бы сказал, что сегодня ночью на нее напал лев…»
