«Не садись на пенек…»

Несмотря на то, что зрителей не набралось бы и половины зала, спектакль прошел «на ура!» Одна застенчивая брюнеточка лет восемнадцати даже цветы вручила. И все норовила поцеловать. Гарик не стал ломать комедию — поцелуй вышел долгим. У брюнеточки даже дыхание перехватило.

В гримерке Пальцев, смывая грим, с легким постаныванием отдирая накладные брови (клеем схватило намертво), балагурил шумно (и как ему казалось, остроумно): «Логовин-то в звезды выбился! Сыкухи-то вон даже в феврале ему букеты тягают».

— Завидно небось? — откликнулась из гримерки напротив Оксана, — тоже небось роз захотелось?

— Да какие там розы… Их же все равно тебе отдавать придется. Тут бы кто бутербродик принес после спектакля, али пирожок.

— Тебе только пирожки и осталось. А там, глядишь, — сцена под тобой рухнет, газеты напишут, Алан Паркер на роль Ниро Вульфа пригласит…

Такие обычные, такие родные перепалки коллег по работе сегодня не радовали Логовина. Можно сказать, совсем не затрагивали. Не выпуская сигареты изо рта, Гарик лихорадочно собирался, ежеминутно поглядывая на часы. До закрытия Елисеевского оставалось двенадцать минут. Гарик схватил шапку и рванул в коридор: «Ребята, простите, что никого не жду. Жрать хочется, а дома шаром покати. Надо хотя бы в гастроном успеть».

Мороз был, мягко говоря, сильный. По Невскому мела еще не метель, но уже отнюдь не поземка. Редкие прохожие, сражаясь с ветром, пробирались в метро. У полу занесенного снегом ларька «Мальборо» какой-то весьма поддатый гражданин пытался объяснить продавщице, что его купюра в десять долларов самая что ни на есть — настоящая, а то, что «десять долларов» на ней напечатано по-русски, — так это опечатка. Оттеснив его без всяких извинений, Гарик купил пачку «Аполлона» и со всей возможной прытью рванул к Елисеевскому.

Однако величественный гастроном уже закрылся. На все просьбы типа «Да я только на минутку. Мне что-нибудь поесть…» строгая бабулька в белом халате, запиравшая двери, высокомерно процедила сквозь зубы: «Вон, у Гостинки тетки толпятся — съестное продают. Там поесть и купишь».

Гарик поплелся к метро «Гостиный двор», с грустью понимая, что все, на что он может рассчитывать в такую погоду — это пара «Сникерсов» (подешевле, чем в ларьке), да бутылку ледяного пива. Однако среди заиндевевших теток, торгующих обычным алкогольно-кондитерским репертуаром, Гарик обнаружил женщину с большим бидоном, из горлышка которого поднимались клубы густого пара.

— Пирожки горячие! Кому пирожки горячие?!

— С чем пирожки, бабуль? С котятами? — неизвестно зачем пошутил Гарик и тут же испугался, — а вдруг обидится тетка и не продаст?..

— С котятами, с котятами! — суетливо засоглашалась женщина, на улыбающемся лице которой было написано: «Хоть со щенятами считай, — только купи».

— Сколько стоят? — Логовин уже лез за деньгами.

— А по триста сколько тебе? У меня последний десяток остался.

— Все. — Вместе с деньгами Гарик протянул пакет.

Под ложечкой защемило, когда на его глазах здоровенные как беляши поджаристые пирожки, распространяя сытный мясной дух, посыпались в мгновенно запотевший полиэтилен.

— Ты их за пазухой вези. Довезешь горячими, — советовала тетка, благословляя в душе этого позднего оптовика, избавившего ее от дальнейшего стояния на морозе.

Гарик так и сделал. «Пива не хотите к пирожкам?» — поинтересовалась одна из «заиндевевших». «Не-е-ет…» — его аж передернуло, как представил, как заломило бы зубы от такого пива.

Всю дорогу к станции, пока покупал и опускал жетон в аппарат, Гарик чувствовал, как согревает грудь кулек с пирожками. Наконец, ступив на идущий вниз, совершенно пустой эскалатор и не имея больше ни малейших как причин, так и желаний сопротивляться голоду, Логовин полез за пазуху и вытащил пирожок. Тот приятно согревал пальцы. «А ведь я так и не выяснил, с чем они, — подумал он. — В общем-то, неважно — пусть будут с котятами».

В тот самый миг, когда он уже собрался впиться зубами в пирожок, дикий, пронзительный кошачий вой потряс туннель, многократно усиленный, отразился от сводов, заставляя остолбенеть людей в метрополитене.

Последнее, что видел в своей жизни Гарик Логовин, оглушенный этим страшным воем, были изящные черные когтистые лапы, через секунду вцепившиеся ему в глаза.