Роберт Эббот был известным человеком, поэтому доктор Артур Бентон выкроил для него два часа в самый разгар своего привычно напряженного дня. Когда десять дней назад Эббот позвонил, он очень настойчиво утверждал, что дело крайне важное.
Назначенный час приближался, и Бентон, поглядывая на часы и пытаясь выпроводить Эбби Клосон, которая рассматривала визит к врачу как выход в свет, в который раз задумался, что за важное дело могло привести Эббота в их крошечный городишко в Пенсильвании. Эббот писал книги на медицинские темы, и на его счету уже было два бестселлера: один про рак, другой про модные диеты. Врачи, с которыми он консультировался, все как на подбор были известными светилами, выдающимися медицинскими исследователями или маститыми специалистами, а он, подумал Бентон с уколом белой зависти, не выдающийся и не маститый. Он всего лишь замшелый провинциальный доктор: пилюли выписать, мазь выдать, сломанные руки-ноги в шину сложить, рану перебинтовать, младенца принять — и за всю свою жизнь не написал ни одной ученой статьи, не руководил ни одной исследовательской программой, не участвовал ни в одном медицинском изыскании. За более чем тридцать лет свой практики он не совершил ни единого достижения и не произнес ни единого слова, которое могло бы представлять хотя бы малейший интерес для такого человека, как Роберт Эббот.
С того самого телефонного звонка он не переставал ломать голову, с чего это вдруг Эбботу понадобилось встречаться с ним, а за последние несколько дней даже изобрел замысловатую теорию, что существуют два доктора Артура Бентона, и Эббот спутал его с однофамильцем. Эта идея настолько запала ему в голову, что он даже просмотрел весь реестр практикующих врачей в поисках другого Артура Бентона. Такого не обнаружилось, но он никак не мог отделаться от этой мысли, потому что только такое объяснение казалось ему единственно возможным.
Он был рад тому, что время встречи наконец подошло, поскольку как только он узнает, из-за чего весь сыр-бор — если Эбботу и впрямь окажется нужен именно он — то перестанет наконец ломать себе голову и вернется к нормальной работе. Беспокойство и томительное неведение мешали делу — как в том случае с Тедом Брауном, у которого, казалось, были налицо все симптомы диабета, но потом выяснилось, что это никакой не диабет. Вышло чертовски неудобно, несмотря даже на то, что Тед, старый верный друг, повел себя очень великодушно. Возможно, он просто слишком обрадовался, что у него нет диабета.
В этом-то вся и беда, сказал он себе, сидя за столом и лишь краем уха слушая прощальную болтовню Эбби: все его пациенты — старые и верные друзья. Он не мог оставаться беспристрастным и сочувствовал каждому из них. Они приходили к нему, смертельно больные, и смотрели на него доверчивыми глазами, потому что в глубине души твердо знали, что старый добрый док поможет им. А когда он не мог им помочь, когда никто на всем белом свете не мог им помочь, они умирали, прощая его со все той же верой в глазах. В этом и заключался весь кошмар семейной практики, весь ужас положения врача в маленьком городке: в доверии людей, на которое он по большому счету не имел никакого права.
— Я еще приду, доктор, — сказала Эбби. — Я хожу к вам уже много лет, и вы каждый раз ставите меня на ноги. Я всегда говорю подругам, что мне очень повезло с врачом.
— Это очень любезно с вашей стороны.
Если бы все его пациенты были как Эбби, все было бы не так плохо. Потому что уж ей-то было грех жаловаться. Эта крепкая старушенция грозила пережить его самого. Единственной неполадкой в ее организме была склонность к секреции огромного количества ушного воска, из-за чего время от времени приходилось делать промывания. Но несомненный факт отменного здоровья ни в малейшей степени не препятствовал возникновению воображаемых недугов, которые регулярно приводили ее к нему на прием.
Поднявшись, чтобы проводить почтенную даму до двери, Бентон задумался о цели ее частых визитов и, кажется, понял: они дают Эбби пищу для разговоров с подругами за карточным столиком или с соседками через изгородь на заднем дворе.
— Ну, берегите себя, — напутствовал он пациентку, подпустив в голос профессиональной озабоченности, для которой не было ровным счетом никаких оснований.
— Непременно, — прощебетала она своим похожим на птичий старушечьим голоском. — Если появятся какие-нибудь жалобы, я быстренько прибегу к вам.
— Доктор, — сказала сестра Эми, поспешно выпроваживая Эбби к выходу, — мистер Эббот ждет вас.
— Пожалуйста, проводите его в мой кабинет, — попросил Бентон.
Эббот оказался моложе, чем представлялось Бентону, и отнюдь не красавцем. На самом деле он был довольно уродлив — поэтому, видимо, на суперобложках его книг никогда не помещали фотографию автора.
— Я с нетерпением ждал нашей встречи, — сказал Бентон, — и, признаюсь вам откровенно, все это время недоумевал, что привело вас сюда. Уверен, у вас нет недостатка в консультантах.
— Но среди них не часто встретишь такого, как доктор Артур Бентон, — возразил Эббот. — Вы ведь не можете не понимать, что принадлежите к исчезающему виду. В наше время не многие медицинские работники готовы похоронить себя в таком захолустье.
