В кратком вступлении «От автора» автор пишет о том, как он пришел к изучению города[1]. Следует сказать несколько слов и о месте исследований Альбина Конечного в более широком дисциплинарном контексте.
К изучению дореволюционного Петербурга в контексте российской культурологии исследователи вернулись в начале 1980‐х годов, спустя много лет после разгрома в 1920–1930‐х Экскурсионного института и общества «Старый Петербург». (Гонения коснулись и одного из зачинателей петербургского градоведения, Н. П. Анциферова.)
Изучение быта Петербурга конца XVIII – первой трети XIX вв. началось, однако, раньше, в 1970‐е годы, в «Семинаре по быту» Ю. М. Лотмана, который был организован при кафедре Русской литературы в Тартуском университете и просуществовал около пяти лет. Здесь по материалам документов и мемуаристики эпох Павла I и Александра I студенты писали рефераты и делали доклады по отдельным сферам быта этого времени (ордена и медали, городские экипажи, городское освещение, военный и штатский мундир, карточные игры, дуэли и т. д.). В летние каникулы для участников семинара устраивались городские экскурсии в Москве и Ленинграде. Теоретические разработки были предложены в хорошо известных трудах Тартуско-московской семиотической школы (работы Ю. М. Лотмана, Вяч. Вс. Иванова, В. Н. Топорова, Т. В. Цивьян), в частности в программном сборнике «Семиотика города и городской культуры. Петербург», выпущенном по материалам одноименной конференции, устроенной в Тарту 11–13 февраля 1983 года. В практико-этнографическом ключе петербургские темы освещались в докладах в Институте этнографии Академии наук на ежегодных научных чтениях «Этнография Петербурга-Ленинграда», начавшихся в том же 1983 году.
В Соединенных Штатах и Западной Европе, совершенно независимо, существовала и существует обширная междисциплинарная область урбанистики (urban studies). Большинство исследований в рамках этой области включают социологические, демографические и экономические аспекты, а также практические стороны, связанные с городским планированием. Однако в изучении урбанистики участвуют и гуманитарные дисциплины. Среди них – популярная отрасль под названием «культурная география» (cultural geography), в рамках которой выходят работы о различных культурных аспектах природного и городского ландшафта, включая и символику. Как в рамках urban studies, так и просто в рамках исторических и культурологических штудий существует интерес к культурной истории и исторической этнографии города, однако в отдельную субдисциплину такие труды не оформились.
Отвлекаясь от темы города: в западном научном обиходе история быта также не оформилась в отдельную дисциплину. Большое место занимает «история частной жизни», которая оформилась во Франции в 1980‐е годы и затем проникла в англоязычную практику. В этой области имеется авторитетное издание (в пяти томах) под общей редакцией Ф. Арьеса и Ж. Дюби[2]. Тома организованы хронологически, от древнего Рима и Византии в первом до современности в пятом. В каждом томе имеются тематические разделы, например, дом и семья, включая и пространство дома, и ритуалы семейной жизни, и интимные документы, такие как дневники, письма и фотографии. (На исчерпывающий охват всех областей частной жизни эта история не претендует.) Город – скорее, формы уличной жизни – присутствует в каждом томе. Во всех томах имеется обширная библиография, которая показывает, что область эта вполне эклектическая (в некоторых аннотациях она связывается с исторической школой «Анналов»).
Что касается собственно славистики, то здесь можно указать на отдельные исследования, которые – как часто бывает в западной славистике – опираются и на западную систему университетских дисциплин, и на русскую научную традицию, а потому занимают промежуточное положение. В этой связи следует назвать два исследования. Прежде всего, это монография Джули Баклер (Julie Buckler) «Mapping St. Petersburg: Imperial Text and Cityshape» (Princeton: Princeton University Press, 2007). Это исследование, которое можно причислить к культурной географии, включает в себя главы о физическом пространстве и эклектической архитектуре города, от дворцов до трущоб; о путеводителях; о городских легендах; о «коллективном тексте Петербурга» в литературе – а в связи с этим концептом наряду с представлениями западных теоретиков города употребляется и понятие Топорова «петербургский текст», и «Душа Петербурга» Анциферова. В работе Д. Баклер используются и труды А. Конечного, приведенные в обширной библиографии.
Другая книга посвящена самому явлению изучения Петербурга. Мы имеем в виду исследование Эмили Джонсон (Emily Johnson) «How St. Petersburg Learned to Study Itself: The Russian Idea of Kraevedenie» (University Perk, PA: Penn State University Press, 2006). Автор называет анализируемый круг работ о Петербурге «краеведением», указывая в предисловии, что в системе западных гуманитарных дисциплин нет точного соответствия российскому увлечению градоведением. Э. Джонсон использует разработки А. Конечного и приводит в библиографии его труды. Назовем также коллективную монографию о формировании мифологизированного образа Петербурга, созданного многими поколениями авторов и институций, от основания города до наших дней: «Preserving Petersburg: History, Memory, Nostalgia» (ed. by Helena Goscilo, Stephen M. Norris; Bloomington, IN: Indiana University Press, 2008).
