Однажды мы с тетей Бугго запаслись липкими пирожными и тетрадками и устроились в библиотеке на целый день. В доме кишели совершенно ненужные гости. Один из них сунулся было к нам, но из полумрака тетя ловко метнула в него пирожным и попала в глаз. Гость исключительно тонко вскрикнул (хотя это был мужчина) и захлопнул дверь. Больше нас не тревожили.
Я читал жития эльбейских святых, а тетя усердно строчила в своей тетрадке, то и дело облизывая крем с пальцев и оставляя на страницах пятна.
— Подумать только, тетя Бугго! — сказал я, отрываясь от экрана. — Святой Ува настолько глубоко погрузился в Писание, что после его смерти все увидели у него в груди вместо сердца книгу. Тетя заинтересовалась и отложила свою тетрадь.
— А как они это увидели?
— Враги рассекли ему грудь мечом, — сказал я, боясь расплакаться, так я был растроган.
Тетя Бугго некоторое время смотрела на меня из-под длинных ресниц и машинально отколупывала от пирожного мармеладку, а потом рассмеялась.
— Как-то раз я видела человека, у которого вместо сердца была бутылка арака. В прямом смысле.
— Тетя! — вскрикнул я, и слезы с силой брызнули у меня из глаз, как из резиновой игрушки.
Она придвинула мне тарелку с расковырянными пирожными и примирительно произнесла:
— Ладно тебе! Ничего лучшего он не заслуживал.
Круглая сумма в кармане и слава самой хитрой и отважной женщины Торгового Треугольника позволили капитану Бугго Анео начать триумфальное шествие по портовым барам и фрахтовым конторам космопорта Хедео.
Члены экипажа «Ласточки» разделяли славу своего капитана — каждый по-своему. Крошечный, лохматый механик-недокормыш Охта Малёк застенчиво выбрался из подполья машинного отделения, завладел своей долей выплат по контракту и сгинул в необъятном чреве местного рынка запчастей и деталей. Рынок прилеплялся к северной границе строений и служб космопорта. Обнесенный рваной медной сеткой, кое-где зеленой, кое-где горящей, точно зачищенный электропровод, рынок был подобен раздутому клещу на теле упитанного животного. Строго говоря, это определение полностью соответствовало действительности: торговые и обменные палатки, размещенные внутри «пузыря», насыщались обломками кораблекрушений, обрывками капитальных ремонтов, объедками реконструкций, а также списанным и краденым добром.
Рослые белокожие хедеянцы, на рынке — жуликоватые и веселые, поначалу глядели на маленького, заросшего космами Малька свысока и насмешничали без зазрения совести. Но сломанные запчасти в ящиках для «дешевых покупателей» сами собою льнули к коротеньким пальцам механика и, как представлялось, исцелялись от одного их прикосновения.
Охта покупал, безошибочно отбирая лучшее, а его способ торговаться вскоре начал вызывать всеобщее восхищение. Щупленький и некрасивый по любым меркам, он впивался в предмет, которого вожделел, и делался несчастным. Он страдал не только лицом, но как бы всем организмом. Охта заболевал на глазах у продавца — заболевал опасно и неизлечимо. Казалось, еще мгновение, проведенное в разлуке с той или иной деталью, — и из ушей Малька хлынет кровь, а глаза навек погаснут и подернутся тусклой радужной пленкой. При этом Охта тихо бормотал, одной рукой тиская купюру, а другой лаская деталь — прощаясь с нею навек. И сердца прожженных торгашей лопались и взрывались, а детали, за которые они намеревались было запросить не менее гульдена, уходили за пару штюберов.
Совершенная сделка производила волшебный эффект. Деталь, какой бы крупной она ни была, в тот же самый миг исчезала под одеждой Малька. Куда он ее прятал — оставалось загадкой, потому что после этого, сколько ни вглядывайся, ни одного оттопыренного кармана на Охте Мальке не обнаружишь. Он словно бы поглощал то, что отныне принадлежало ему, поглощал физически, и после этого преображался, делался весел, косноязычно болтлив и даже развязен. Охта принимался бродить по лавке, трогал все, что под руку попадется, лопоча и на ходу устраняя неисправности — просто от восторга.
Вскоре его уже зазывали наперебой и повсюду кормили и угощали, но даже пьяный, с мутным взором и расплывшейся улыбкой, Охта продолжал лечить моторы, спасать дросселя и целить передачи и поршни. В конце концов Бугго, не на шутку обеспокоенная перспективой потерять механика, разыскала Малька — тот полулежал в мастерской на задах какой-то лавки, окруженный восхитительными мудреными штуками, как султан в серале, и пребывал в наркотическом полусне.
Бугго небрежно сказала:
— А, это ты, Малёк! Я сегодня прогревала двигатель «Ласточки» — там что-то стучит. По-моему.
Охта Малёк медленно встал и пошел за капитаном на корабль. Там он постоял, видимо, что-то припоминая, а после нырнул в машинное отделение и растворился в нем.
Второй офицер «Ласточки», Калмине Антиквар, отдыхал по-своему. Он обстоятельно и со знанием дела обзаводился новой одеждой и аксессуарами. В частности, приобрел несколько элегантных тростей, машинку для моментальной шнуровки, шейные платки из настоящего шелка и три булавки для прорезных застежек. Из одежды стоили упоминания пять рубашек с пышными ленточными рукавами и две — с высокими манжетами на шнурках; а также воротники: стоячий серебряный с заостренными концами длины «середина уха», стоячий черный закругленный, закрывающий шею до середины затылка, отложной оттягивающий, открывающий шею до седьмого позвонка, и еще несколько из металлического кружева.
