Едва кобель был спущен с поводка, как, радостно помавая хвостом, он устремился в сторону мусорных баков.
Коварно пользуясь своими физическими данными, пес шел напрямки через все препоны. Двор был перегорожен забором с сеточкой. За забором имелся оазис — детский садик. Сигизмунду приходилось обходить забор. Он не мог позволить себе того, что позволял себе пес.
А пройдошливая сволочь кобель где просачивался в прореху, где подлезал под ограду, немилосердно марая лохматое брюхо. И при этом свирепо рычал, торопясь и вожделея.
Их всех тянет к этому месту. Всех. Независимо от породы. Только воспитанных не тянет.
Кобель не был воспитанным. Его иногда били, а как-то раз, когда он — уже годовалый пес — напустил здоровенную лужу на кухне, разъяренный хозяин подтер им пол. Повалил набок и надругался.
Возле мусорных баков интересно. Там можно гонять кошек и жрать разную дрянь.
Вскормленный по всем правилам собаководческой науки, регулярно получающий сырое мясо, творог и иные необходимые продукты, пес предпочитал, лихорадочно давясь, заглатывать первую попавшуюся на помойке гадость.
Потом кобеля рвало. Естественно, на ковер. Пес останавливался посреди ковра, разевал пасть и начинал давиться с оглушительным звуком. Больше всего этот звук напоминал старинные напольные часы, сданные в свое время в магазин антиквариата. Только напольные часы после давящегося звука принимались величаво отбивать удары: час, два, три… А кобель исторгал из себя какую-нибудь вонючую мерзость.
В такие минуты хозяин покаянно вспоминал о том, как взял щенка. По пьянке. Ходил, сорил деньгами и вот — купил. Продали как русского спаниеля. Ему всегда нравились спаниели. После, протрезвев, разглядел щеночка и ужаснулся. Да поздно было. Покупка таращилась, пищала, царапаясь, лезла на ручки. В общем-то, трезвому оку сразу становилось видно, что щенок тотально беспородный.
Некоторое время хозяин втайне надеялся на то, что пес — все-таки спаниель. Но когда «спаниель» отрастил себе квадратную бородатую морду, последние иллюзии рассеялись. Реальность глянула звериным оскалом ублюдка.
Поначалу хозяин утешался, любуясь блестящей антрацитово-черной шерстью любимца. Мол, пусть и дворняжка, зато будет красивый, черный, как уголь, зверь. Но по прошествии полугода любимец начал интенсивно наращивать среди черной неопрятную белесую, а местами и рыжую шерсть. При этом, не утруждая себя вертикальным ростом, кобель вытянулся в длину, уподобившись трамваю.
Характер у пса окончательно испортился к году. Длинная череда помойных предков устойчиво закрепила в нем гены неистребимого плебейства.
Хозяин плебея носил имя Сигизмунд. Именем тяготился. Не по своей воле взял
— дали, не спросясь, пока власти над собой не имел. По отцу же был Борисовичем.
Фамилия у Сигизмунда Борисовича смешная — Морж. И многозначительная. Женщины любили называть его Моржом, а мужчины предпочитали высокомерно-холодное «Сигизмунд». Сам он предпочитал «Борисовича», но это только для близких друзей. А их у него давным-давно не было.
Порастерял за светлые годы перестройки, когда надо было выживать и не стало времени поддерживать дружеские отношения.
Что друзья — с женой разлад пошел. В конце концов, они развелись. Это произошло совсем недавно. Однако сказать, что рана в груди Сигизмунда еще кровоточила было бы, мягко говоря, преувеличением. Ничего у Сигизмунда не кровоточило. А хотел сейчас Сигизмунд одного — изловить злокозненного кобеля и взять его на поводок.
Со стороны помойки послышался яростный лай. Это означает одно из двух. Либо пес повстречал кого-то и сейчас беснуется вокруг — стращает. Либо обнаружил на баке кошку. Кошки быстро оценивают, в состоянии их сцапать пес или просто так, куража ради, глотку дерет. Естественно, при своем росте кобель кошку на баке достать не мог. Та устраивалась поудобнее, обворачивалась хвостом и выпяливалась глазами-пуговицами на изнемогающую от ярости собаку.
Иначе обстояло дело с бомжами. С бомжами кобель конкурировал. Те тоже обсиживали баки и вдумчиво рылись в содержимом. Бомжи гоняли от баков собак. И чужих бомжей — тоже.
Бомжи жили в своем особом мире. Имея кобеля, Сигизмунд поневоле время от времени соприкасался с этим миром.
Как-то раз во время вечерней прогулки он подошел к помойке, чтобы утихомирить бессмысленно брехавшего пса. Бомжи ковырялись в мусоре и в темноте не разглядели, кто подходит. Не высовываясь из бака, один из них, шепеляво и злобно, пообещал Сигизмунду сделать с ним то-то и то-то, если тот не уберется куда подальше.
Кобель устойчиво делил бомжей на две категории. Непримиримые — те прибирали себе все, и протухшую колбасу, вынесенную из подсобки близлежащего супермаркета, и заплесневевшую пиццу в коробках — оттуда же, и сладко пахнущие рыбные головы, и каменный обкусанный хлеб… словом, все, все!.. На непримиримых кобель лаял. Они обычно не обращали на него внимания. Либо замахивались. Тогда пес отскакивал на несколько шагов — как повелевал унаследованный от предков-дворняг инстинкт — и вновь заливался оглушительным лаем. Противным, с истеричным подвывом.
