Я идиот, — в сотый раз проклинал я себя за неосторожность, падая на грязный, заплеванный пол и теряя от удара картину происходящего. В темноте закрытых глаз замелькали звезды, дыхание сбилось, разом покинув легкие.
— Вставай, отброс! — ревело тучное чудовище, вдавливая мое лицо в неровные доски. Мне казалось еще немного и череп треснет.
— Ну, если уберешь копыто, Трэн, может червяк и поползет! — ржал его дружок, пихнув меня в пах и проходя внутрь.
Трэн молча убрал сапог и, видя что я не шевелюсь, зарядил мне прямо в грудь. Господи! Я сжался, умирая от боли в груди. Хоть бы ребра не треснули, иначе у меня не останется ни единого шанса на спасение. Хотя, о чем я думаю? Я стал трупом, когда банда «падальщиков» атаковала наше селение в отсутствии атамана.
Стариков перебили, детей и подростков угнали в рабство, над женщинами измывались до последнего, а после, травмированных и раненых, их бросили подыхать там же где и завалили, но я этого не видел.
Тем утром я решил отправиться за нашим отрядом, наплевав на запрет атамана, который оставил меня за главного. Он думал, я буду рад оказанной чести, как же! Я — один из лучших воинов нашей деревни, а он бросил меня, словно бабу на хозяйстве, только потому, что мне семнадцать! Я был в бешенстве, и не собирался следовать его приказу, даже зная, что нарушение субординации карается жестоко — сорок ударов плетью. Если выживешь и не останешься инвалидом от неумелых действий палача, то еще долго будешь ходить под себя, если кто-нибудь не пожалеет. Но к преступникам у нас нет снисхождения.
Отойдя от деревни на приличное расстояние, я увидел сизый дым и оранжевые языки пламени на фоне голубого неба, что делил наш мир надвое: синий простор над головой и желтая тюрьма бесконечных пустынь под ногами. Когда, запыхавшись, я вернулся к покосившимся домикам, было слишком поздно…
— Мразь, — прошипел Трэн, видя, что я не собираюсь двигаться сам. Он бесцеремонно схватил меня за связанные позади руки и, выкручивая суставы, потащил к столу, где уже расселись остальные головорезы. От боли я лишь сжал зубы, ныть и молить о милости я не собирался, лучше сдохну молча, чем буду унижаться перед этой паскудой.
Бросив меня у стола, он тяжело завалился на стул, от чего мебель с надрывом заскрипела. Он протянул ноги и крестом сложил мне на спину, как на прикроватный пуфик.
— Эй, пиво храбрецам! — заорал один из-за стола, и вся банда принялась заказывать жареное мясо и выпивку.
Боль в груди немного стихла, позволяя дышать. Я, стараясь не шевелиться, огляделся из-под длинной челки, бросая беспорядочные взгляды вокруг.
Большая таверна, низкие сводчатые потолки, тусклые электрические лампы. Повсюду, на приличном расстоянии друг от друга, беспорядочно разбросаны столики. Видимо хозяин не жалел места зная, что за сброд собирается в подобных местах, и старался избежать ненужных стычек.
Заведение ломилось от посетителей сомнительной наружности. Мерзкие, небритые морды, пыльные стертые сапоги и однотипные дорожные плащи всех оттенков серого и коричневого, резкий запах курева и дешевого алкоголя.
И тут я поймал чей-то взгляд. Спокойные, безразличные глаза смотрели, не мигая. «Кажется синие», — пронеслось в голове. С такого расстояния я не мог сказать точнее. Этот посетитель сидел напротив, в углу, слегка откинувшись головой на стену, его руки были сложены в замок, и казалось, что он… не совсем здесь, что ли. Лица было почти не видно, на нем был черный капюшон и платок, закрывающий нижнюю часть.
От его взгляда мне стало неуютно… Рядом с моим лицом загремели тяжелые сапоги, я поспешно опустил голову, не желая, чтобы меня спалили.
— Наконец-то! — зашевелились уроды, схватившие меня, когда на стол упали тяжелые подносы с едой и выпивкой. Звери тут же накинулись на мертвую плоть, точно так же, наверное, как и на наших людей… Хорошо, что я ничего не видел…
Я ненавидел себя за то, что ослушался и ушел. Как наивный дурак, я думал, что такого не может случиться, зная, что репутация нашего атамана наводила страх на много миль вокруг. И вот, от нашей деревни ничего не осталось. Мне нужно было быть там, пусть исход был заранее известен: их было слишком много. Но я был должен, был обязан сражаться, и, если так суждено, погибнуть в бою.
Я тяжело дышал от злости на самого себя, пытаясь не позволить предательским слезам опозорить себя еще больше. Запах немытых ног, покрытых грибком, бил мне в нос, скручивая желудок, гул пьяных животных голосов раздирал мне сердце. Звери! Нет, звери и те лучше! Ненавижу! НЕНАВИЖУ!
Горячие капли сорвались с ресниц, упав круглыми прозрачными горошинами на лоснившийся от пролитого пива пол.
— О, похоже, твой червяк рыдает от страха!
Я резко закинул голову. На меня смотрел один из его подельников. Сука, застукал! Я с ненавистью смотрел на беззубое тело с засаленными волосами, тот демонстрировал свой отвратительно-пустой рот в жалком подобии улыбки.
Я почувствовал, как тяжелые ноги Трэна исчезают с моей спины, и меня за шиворот тянут вверх. Тело затекло и не слушалось, руки ныли от стягивающего их ремня. Передо мной возникла морда Трэна.
