Мы сидели в ресторане, и мне было трудно расслышать, что сказал Самуэль. Большой четырехугольный громкоговоритель звучал во всю силу, было полно народу, и у меня разболелась голова от табачного дыма и музыки. Все время я пристально смотрела на Самуэля и напряженно пыталась понять его.
У него был такой низкий голос, не похожий на другие голоса, что хотелось верить сразу же и слепо всему, что он говорит.
Вот что сообщил Самуэль, желая показать, что он честен и хотел бы передать мне частицу себя самого:
— Медитация, — сказал он, — самое главное в настоящее время. Ты медитируешь, то есть размышляешь, в большинстве случаев бессознательно. Твой взгляд, например, падает на эту салфетку, в тот же момент ты видишь машину, которая ее выкроила, бумажную массу, из которой она сделана, и так да-лее, до тех пор пока не дойдешь до дерева, которое и является подлинной первопричиной.
Я посмотрела на салфетку, но она не поведала мне ничего особенного, и я почувствовала себя огорченной.
— Анализирование — это совсем другое, — продолжал Самуэль, — оно проникает в прошедшее, в то, что было, анатомирует и определяет, делит на части и объясняет. Ты никогда не спросишь, почему ты стала мне нравиться, потому что это значит — ты анализируешь. Если планета Уран врежется прямо в Юпитер, ты не будешь интересоваться причиной, потому что эти причины копились в течение миллиардов лет. Боги нами не интересуются. Они толь-ко посмеиваются, правда, дружелюбно, как смеются над ребенком, когда тот гордится чем-нибудь, что ему удалось придумать, разумеется, что-то неправильное, но зато — самостоятельно. Боги хотят, чтобы мы думали синтетически, то есть не высчитывали что-то сознательно, а просто делали это. Пойми меня правильно! Мысль — это же составление плана действий. Но теперь ты должна думать глобально — понимаешь?
Я не очень поняла, куда он клонит, но главное заключалось в том, что он честно пытался дать мне что-то вместо той самой жизни, которая зовется любовью.
— Синтетическое мышление, — продолжал Самуэль, — должно было бы стать доказательством существования Бога, если провести мысль дальше по правильному пути. Но не Бога, воображаемого в виде разума, а, например, как линии, силы, геометрической фигуры. Великая милость для того, кто много грешил, заключается в том, что только природа, сила жизни — понимай как хочешь — прощает или наказывает, словно хорошая мать, с каждым разом все строже и строже. Это предупреждения, — понимаешь? — а если мы продолжаем поступать неправильно, то наказание будет все хуже и хуже.
Самуэль посмотрел на меня, нахмурив брови, и повторил: «Все хуже и хуже».
Я немного подождала, но он продолжат смотреть на меня, тогда я осторожно спросила: «Ты имеешь в виду нас?»
— Я не имею в виду никого лично, — нетерпеливо ответил Самуэль, — я стараюсь видеть вообще в целом, глобально!
Стало совсем тихо.
Он свернул салфетку на самые мелкие, какие только мог, части, и в заключение добавил:
— Ну вот. Конечно, это можно применить и к нам. В самом деле, мы служим очень хорошим примером. Если тебе так хочется…
Он наклонился через стол и снова заинтересовался своей темой. Он объяснил:
— Все произошло следующим образом: понимаешь ли, сначала ты мне понравилась как женщина, потом все изменилось, я почувствовал себя с тобой как дома, спокойно и уютно. Раньше я этого ни в ком не находил. Тогда я полюбил тебя.
Я кивнула. Было так ужасно приятно, что мы отошли от этого синтетического мышления.
— Но теперь, — продолжал Самуэль, — я не чувствую никакой страсти вообще. Я приблизился к тебе духовно. И хотел бы сохранить твою дружбу как своего рода наивысшую сверхдружбу, понимаешь?
— Это одно и то же… — начала было я.
— Подожди, — оборвал меня Самуэль, — теперь мы подошли к самому важному, к предупреждению. То, что случилось прошлой весной, стало предупреждением: мы должны возвыситься и достичь духовной общности.
— Что ты имеешь в виду, говоря «прошлой весной»? — спросила я.
Самуэль сделал неопределенный жест, он сказал:
— Но ты, конечно, знаешь. Это тот раз, когда ты так расстроилась из-за того, что ничего не получилось. Понимаешь, это была Божья воля, это случилось потому, что Он показал нам, что не это имел в виду. Нас будут предупреждать еще много раз. Но теперь, когда мы заметили Его намерения, требования к нам станут еще больше. Эти предупреждения будет труднее понять. Но мы, наверное, справимся.
Я крутила свой стакан и хотела, чтобы громкоговоритель замолчал. Здесь что-то было не так.
— И вот теперь я спрашиваю себя, что же правильно, — продолжал Самуэль оживленно, — не могло ли это все быть тем, что восстает против нашей природы, то есть нашей основной природы? Мы можем сказать: природа наказывает самое себя, так как мы творим что-то неестественное для нас и потому — плохо себя чувствуем. Согласно верованиям некоторых восточных народов, то, от чего мы себя плохо чувствуем, — грех. Представь себе человека, который упорно старается стать художником и отказывается понять, что таланта не хватает, — он упорно работает по десять часов в день в течение, ну, скажем, десяти лет. Он работает до сорока, пятидесяти лет, все время одинаково прилежно, но без каких-либо художественных успехов. И вдруг он неожиданно прозревает и понимает, что работает супротив своей истинной природы, и тогда пора с этим покончить. Но выберет ли он потом путь назад или смирится — зависит от самого человека. Ты понимаешь, существует смирение разного рода; кто-то, например, успокаивает себя наркотиками или бурной жизнью. Самуэль стукнул рукой по столу и мрачно взглянул на меня. Он сказал:
![В долине смертной тени [Эпидемия]](/storage/book-covers/20/20b59336dc28de47dc7a206b6ad9ee6ea45788bb.jpg)
