— Будь проклят, сын Сета!..
— Пусть гиэны растерзают твой непогребенный труп!..
— Да выжжет тебе глаза дыхание хамсина!..
— Да разъест твои веки песок пустыни, подлая собака Куша!..
— Грязный удод, стерегущий исток нашей жизни!..
На лице стража-нубийца не дрогнул ни один мускул. Он равнодушно оглядел толпу и загородил вход копьем.
За последнее время ему нередко приходилось видеть у ворот дома своего хозяина озлобленных задержкой платы каменщиков. Он был наемником у великого Нахтмину — «единого семера», «казначея бога», главного советника, судьи и старшего смотрителя над постройкой царской пирамиды.
— Нам не платили уже много дней!..
— Нам не додали с прошлого раза пятьдесят мешков зерна?..
— Ступай, скажи начальнику, что мы умираем с голоду и не можем больше работать!..
Бронзовый наконечник копья сверкал на солнце и слепил глаза; лицо нубийца было по-прежнему равнодушно.
— Так задушим эту черную собаку, эту наемную падаль, если в ней нет жалости к голодным!..
Каменщик Нугри протолкался вперед.
— Эй, ты!.. Посторонись, мы хотим пройти к начальнику!..
Нубиец взмахнул копьем и оттолкнул его. Нугри побледнел от ярости и бросился на стража. У ворот завязалась борьба.
Писец Пенроирит смотрел на толпу с террасы дома Нахтмину.
— Будь я на месте этой своры голодных, — думал он, — я растерзал бы стража, разбил бы замки житниц и разграбил бы запасы начальника до последнего зерна… Глупцы!.. Они пятятся назад при виде острея копья и ждут, что плата посыплется к ним прямо в рот… Нет, «казначей бога» умеет копить сокровища и неохотно с ними расстается…
Он засмеялся и отвернулся в сторону большого сада Нахтмину, с ночи политого рабами.
— Что ж, у каждого своя судьба… Им, этим «неджесу», рабочим и рабам, положено надрываться на постройках, в пыли, среди зноя, голодным, под страхом вечной палки, а ему, изучившему книжное искусство, — отдыхать в тени акаций и сикомор и шаг за шагом итти по ступеням счастья… И кто знает, на какой вышине может быть вершина его счастья?..
Раб, посланный им на разведки, прибежал, запыхавшись. Он почтительно поцеловал край одежды писца и доложил:
— Господин, сама великая владычица выезжает из дворца в храм Хатхор и сейчас проедет мимо…
Пенроирит нахмурился:
— Сама царица?.. Значит, она застанет у ворот настоящий бунт!.. Где начальник?..
— Великий Нахтмину в своих покоях… румянит лицо, чтобы предстать перед светлыми очами «благого бога»… «жизнь, здоровье и сила»… «Благой бог»… «жизнь, здоровье и сила»… только что прислал за ним…
Пенроирит поспешил в покои «казначея бога». Он вошел к нему без доклада, как близкое, доверенное лицо.
Нахтмину пережил не одного фараона и был отягчен не только годами, но и жизненным опытом. Его сердце разучилось любить со смертью двух сыновей, погибших на войне с ливийцами. Пенроирит — единственный человек, к которому старый «семер» относился как к родному.
— Что скажешь, мой друг?.. — спросил он писца, заканчивая с помощью рабов свой убор.
— Сама владычица проедет сейчас мимо твоего дома… Не следует допускать народ говорить с ней… Позволь мне успокоить этих крикунов и пообещать им…
Нахтмину засмеялся.
— Они больше не верят в наши обещания, мой друг… Мы слишком часто обманываем их…
— Позволь мне все же поговорить с ними, — настаивал писец, — и ты увидишь, они уйдут, смирнее стада овец, по домам.
Нахтмину пожал плечами, отставил алебастровый флакон с благовонием, поправил парик и встал.
— Да хранит тебя мудрый Тот, и да поможет он тебе переспорить эту тупоголовую чернь… Я думаю о ней, лишь когда этого требует польза государства, «благой бог» или моя собственная выгода… В последнее время они, эти «неджесу», слишком часто стали надоедать мне своими криками… Ты прав: пора заткнуть рот крикливому ослу, иначе он не даст спокойно жить…
Потом, потрепав Пенроирита по плечу, он добавил:
— Я еду сейчас во дворец и доложу «благому богу», «жизнь, здоровье и сила», о твоих заслугах… Фараон уже расспрашивал о тебе однажды… И кто знает, может быть, он пожелает увидеть тебя у своих ног?..
Лицо писца вспыхнуло. Нахтмину угадал его тайную мечту попасть к самому источнику благ — фараону.
Раб поднес Нахтмину серебряное зеркало.
«Семер» взглянул на свое отражение и, сжав резную ручку в форме бога Беса, вздохнул.
— Жизнь прекрасна, мой друг, — сказал он, — но время подтачивает даже корни у кедров в «Стране террас», и бремя его тяжелее всякой ноши… Сегодняшней ночью Бес был ленив и плохо отгонял от моей постели злых духов… Я еду во дворец разбитым и усталым… Из-под румян сквозит бледность моих щек… Это может не поправиться молодым глазам «благого бога»… Юное солнце, сверкающее над нами с трона обеих стран, любит веселье, и голос больного старика может не дойти до его царственных ушей… Я оставляю тебя, мой друг… Поговори с этими голодными ослами, пообещай им хоть горы зерна… Царица не должна застать у ворот моего дома ни одного лица, запачканного пылью и грязью построек…
Носилки унесли Нахтмину тайным ходом во дворец, а Пенроирит сошел вниз к шумевшей толпе.
