Пой же, труба! Пой же!
Пой о моей Польше!..
Александр Галич, «Баллада о Вечном Огне»
Гаривас сказал:
— Это на три дня, не больше.
— Да на сколько надо, — легко отозвался Владик. — Вы, наверное, один такой «главный» в Москве, ей-богу.
— Какой «такой»?
— Могли бы послать Гольца. Ведь есть же люди, ну правда. Не маленькие, умеют работать.
— Мне нравится ездить самому, — терпеливо сказал Гаривас. — Потом, это не обычное интервью. Гольц не сможет, он не в материале… О чем я говорил?
— Чтоб я показал Аузану полосу про пенсионные фонды. Он ее видел, утром. Сказал, что все нормально. Еще вы говорили, чтоб я помог Янгайкиной. — Владик оглянулся на редакционный зал. — Там незачем помогать, она все сделала. Владимир Петрович, она нормально справляется.
Владик был превосходным сотрудником — дисциплинированным и энергичным. Гаривас его высоко ценил за понятливость и самостоятельность, хоть и любил повторять, что «умные нам не надобны, надобны верные». Владик очень выделялся в ряду прочих сотрудников «Времени и мира» — в ряду старательной Янгайкиной, неописуемого Романовского, нервного Гольца и флегматичного Аузана. Владик не острил и не умничал (Гольц умничал постоянно), а материалы его были безукоризненны — ни единой малости для красного словца, и хороший слог. И он почти не пил спиртного (Романовский пил, да еще как). В девяносто седьмом Владик окончил Институт гражданской авиации, потом аспирантуру. А после этот основательный и умный молодой человек отчего-то оставил добротную инженерную специальность и пошел в профессию, которую и сам Гаривас не считал профессией. Пять лет тому назад Петя Приз из «Большого Города» попросил Гариваса за своего внештатника. «Володя, у меня сейчас, признаться, неважные дела, — с досадой сказал Приз. — Свободных позиций нет. А он, е-мое, сидит на информашках второй год, даже обидно… Славный парень, ответственный, пишет четко. Бери, не пожалеешь». Гаривас ни разу не пожалел.
Владик был невысок, светловолос, хорошо сложен — неширокие, округлые плечи, мощные бедра, плоский живот. Он прыгал с парашютом, катался на доске (Гаривасу нравились витальные), в день рождения Гариваса подарил свитер с надписью SKIING IS FOR FAT LITTLE KIDS. Был счастливо женат (Гаривас предпочитал женатых сотрудников), подрастала дочка, Даша — такая же русоволосая, как Владик, такая же сероглазая.
— У тебя загранпаспорт с собой?
— Да.
— Оставь. — Гаривас коснулся стола указательным пальцем. — Я попрошу Мурзакова съездить в посольство. Мы с тобой вместе напишем материал. Что скажешь?
— «Вместе»? — с сомнением сказал Владик. — А что за материал?
— Варшавское гетто, шестьдесят пять лет со дня восстания.
— Знаю я, что такое ваше «вместе».
— Ты понимаешь, они все ждут от нас статью… И Мира, и Веселов. Статью такую, конечно, дать необходимо. Нельзя не дать… — Гаривас замолчал, сдвинул брови. — А, ладно. Долго объяснять.
— Вот, я паспорт кладу. — Владик расстегнул пуговицу нагрудного кармана. — Что мне дома-то сказать? Когда мы летим?
— По-видимому, в четверг. Да, вот еще что… Присядь.
Владик развернул стул за спинку, сел.
— Это не совсем моя идея, — сказал Гаривас. — В смысле, статья.
— Я понимаю. Это вас Сотник подвигла.
— При чем тут «подвигла»… Она принесла новеллу. А потом… — Гаривас безымянным пальцем потрогал бровь. — А потом мы немного повздорили.
— Она берет забыла. Надо ей позвонить, а то она, наверное, думает, что потеряла.
— Берет?
— Положила на стол к Янгайкиной, а потом забыла. Надо отдать.
Мира Сотник вчера сказала Гаривасу, что странно было бы, если бы «Время и мир» не дал статью к такой годовщине. «Монитор» может отделаться статейкой на полторы страницы, сказала Мира, «Большой город» может мимолетно поскорбеть. А «Время и мир» — это достойный журнал, и вы, Володя, должны дать сильный материал.
Они с Мирой пили чай, беседовали. Но как только Мира сказала, что «Время и мир» кому-то что-то «должен» — Гаривас разозлился. Ну а Мире тоже немного надо было, чтобы вспылить. Она славилась тем, как легко портила отношения с людьми.
«Вы порядочный человек, у вас порядочный журнал, так что же вы — будете по сотому разу жевать сопли?»
«О восстании будет материал. Но вот только не надо мне указывать…»
«Да никто вам не указывает, перестаньте! Просто я по вашему лицу вижу, что вы дадите очередную вашу умную статью. Все будет разложено по полочкам. Столько-то автоматов, столько-то пулеметов… Стольких-то расстреляли, стольких-то повесили. Обычная ваша бухгалтерия».
«Это называется „фактологией“, Мира, а не „бухгалтерией“. Хорошо, ну а чего бы вы хотели? Только спокойнее».
«Самый верный способ привести человека в неистовство — это несколько раз подряд повторить ему „спокойнее“. Так вот, я бы хотела, чтобы самый порядочный журнал в Москве кое-что напомнил этой беспамятной стране!»
«Бросьте, Мира. У меня идиосинкразия на пафос. И если уж на то пошло — напоминать надо другой стране».
«А им напоминать не надо! Они покаялись! И по сю пору каются!»
«Послушайте, это мой журнал. Его задачи разнообразны, а тематический спектр… э… обширен. И я сам решаю: какие материалы давать, в каком тоне давать и когда. Вам нужно, чтоб во всех материалах на эту тему гремел набат. Мое же дело — факты и анализ. Есть журнал „Время и мир“, и есть мемориал Яд Вашем. Разные функции — понимаете?»
