Брайтон Бич — это вовсе не Нью-Йорк и не Америка.
Перелет к мечте протекал нудно и сытно. Самолет Аэрофлота, рейс — Москва — Шеннон — Нью-Йорк, вылетел из Ирландского аэропорта Шенон полупустым, а над серединой Атлантического океана стал и полупьяным. В перерывах между раздачей пищи я дремал, залегая на четырех незанятых пассажирских креслах. Судя по кабацкому шуму, большинство пассажиров активно бодрствовали, и не давали заснуть мечтателю. Мешанина из гула двигателей, хохота и визга пьяных попутчиков отвлекала и разрушала полусонные планы-мечты. Как не ложись, а перспектива приземления с пятьюдесятью долларами и увесистой сумкой вызывала чувство дискомфорта и голода. Единственная радость в этом полете — кормёжка, когда можно занять себя чем-то приятным и отвлечься от навязчивых вопросов.
О приближении к материку нетрудно было догадаться: стюардессы развлекали нас раздачей иллюстрированных дипломов, подтверждающих наш перелёт через Атлантический океан, которые мы сами же и заполняли. Пассажиры, предвидя окончание полета, шумно просили стюардесс поднести еще пару капель. Стюардессы же, важно ссылались на занятость и просили всех приготовить паспорта, которые они собрали и затем вернули уже с карточками въезда-выезда, старательно собственноручно заполненными. Вероятно, они уже не доверяли нетрезвым клиентам Аэрофлота. Возвращая паспорта, стюардессы терпеливо и вежливо поясняли, что при прохождении паспортного контроля, необходимо предъявлять паспорт вместе с этой карточкой, то есть просто просили не потерять ни паспорт, ни эту бумажку.
Когда самолет начал дергаться на снижении, в иллюминатор через просветы облаков можно было разглядеть очертания побережья, а затем уже и сам Бруклин, и Квинс. Инструкции, к уважаемым пассажирам, о мерах предосторожности и температуре воздуха в аэропорту JFK (Джон Ф.Кеннеди) оставались без должного внимания, Всем было понятно, что ни кормить, ни поить здесь больше не будут. В салоне шла оживленная и бестолковая возня-сборы. Приземлившись, можно было, наконец, увидеть своими глазами, какая там погода в мае. Было дождливо. Вспомнилась деревня Гадюкино. Уж больно не хотелось взваливать на себя сумку, и выметаться из аэрофлотовской кормушки, и возможно, на дождь. Думалось не о предстоящем паспортном и таможенном контроле, где будут определять срок моего пребывания в этой стране, а о том, куда бы деть сумку-обузу и куда двигать? Мечта идиота была смутно определена и ко всему еще и болезненно обременена увесистыми подарками для земляков. Любвеобильные родственники передали для своих детей-беженцев письмо и приложили к нему несколько бутылок Советского шампанского и Новокаховского коньяка. С этих ценных подарков-тяжестей я и решил начать.
Перемещаясь по коридорам-туннелям аэропорта, я оглядывался вокруг в поисках чего-то особого, интересного, явно американского, но ничего, кроме пузатых и задастых черных людей в униформах, я не отметил. Только продвигаясь уже в очереди к чиновнику миграционной службы, я начал замечать, что вокруг все до безобразия рационально, четко и быстро функционирует: и сами служащие действуют как машины, каждый занят своим делом. И в этом потоке нет ни времени, ни места для эмоционального рассмотрения чьих-то проблем. Всё окружение даёт ясно понять, что торг здесь неуместен, и даже сам их американский язык не располагает к собеседованию.
Чиновник принимает паспорт, беглым взглядом сравнивает вас с вашим фотоизображением в нем, что-то выясняет с помощью своего компьютера. Пока ожидает чего-то, может задать нетактичные вопросы о ваших целях, сроках и прочих планах на будущее. А пока вы рожаете вслух свою легенду, он шаманит над компьютером, шлепает отметки о дате и месте прибытия и желательного отбытия из США, пришпиливает эту карточку в ваш паспорт. (Чтобы вы не потеряли ее, так как это первый и пока единственный американский документ, объясняющий им ваше происхождение и сроки пребывания в их стране!) Вручает вам паспорт, и дает понять, что вы свободны и можете пользоваться их свободой по мере своих возможностей и в рамках их законов, о которых вы не имеете понятия.
Оказавшись за последним контрольным барьером, я исследовал все изменения, внесенные в мою паспортину, и выяснил, что мне рекомендовано убраться из страны через шесть месяцев. Погода к тому времени будет уже совсем непригодна для осмотра страны и освоения их языка (приблизительно так я промямлил в ответ на вопрос «Зачем приехал?»)
До двадцатого ноября 93-го года я могу… А что именно, я толком пока не знал, но болезненно ощущал; с такой тяжелой сумкой смогу не так уж много. Надо было что-то делать с переданными бутылками. Новокаховский коньяк (вероятно, ворованный) в Нью-Йоркском международном аэропорту имени Джона Фицджеральда Кеннеди. Нелепость!
