Зюзя. Книга вторая - [9]

Обалдев, я не знал, что и говорить. Но словоохотливому старичку, похоже, ответы были не слишком нужны.

– Лучше бы ты подох там, на насыпи, парень. Толку от тебя – ноль целых хрен десятых. Продать такого урода – себе дороже; кормить бессмысленно; в работники – да кому ты сдался? Нет, надо Ваньке сказать – пусть тебя шлёпнет, – хитрый, с прищуром, взгляд буравил меня. – Какой в тебе смысл? Вот в твари твоей есть. Пускай для престижа живёт, в клетке. Сейчас чистопородным доберманом никто не похвастается. Тварям – им ведь как? Расовая чистота нафиг не нужна. Им плевать – болонка ты или пудель какой… Хвост задрала – и давай ублюдков клепать! Чего вылупился, одноглазик? Иди давай… скоро детишки выйдут поиграть – нечего им на твоё бинтованное, паскудное рыло смотреть, мумия недоделанная… Ещё кошмары мучать станут.

Кипя внутри от ненависти, я развернулся и побрёл к калитке на задний двор. В одном из окон шевельнулись занавески, и мне удалось разглядеть за стеклом внимательный, холодный взгляд. Не врёт пенсионер, чтоб он подох в корчах, охрана в доме честно свой хлеб отрабатывает. Ладно, посмотрим, кто кого.

А ночью у меня появился собеседник. Пытаясь отвлечься от дежурного приступа головной боли, я начал петь. Негромко, стараясь не привлекать к себе внимание. Слуха у меня нет, а вот энтузиазма в тот момент было сверх всякой меры. Неожиданно послышалось: «Не спишь, Кривой?»

Голос был определённо не знаком, однако зачем отмораживаться? Я согласно ответил:

– Нет. Скучаю.

За дверью кто-то зашебаршил, покряхтел, словно садился и устраивался поудобнее.

– Меня Боря звать. Как и ты – бессонницей маюсь. Вот, решил с тобой ночку скоротать.

Это оказался охранник из ночной смены, до крайности нудный и тоскливый мужик. Пока его напарник наглым образом игнорировал свои обязанности, похрапывая в караулке, Борис болтал со мной. Как я понял, со спящим у него был уговор: тот ему за спокойный сон долю отдавал с зарплаты, а неспящий честно тянул лямку за двоих. И всё бы хорошо, да только бодрствующему было откровенно скучно в одиночестве – вот он и пришёл ко мне, время убивать.

Нет, никто меня выпускать для посиделок на завалинке под луной и душевного общения не собирался. Через дверь говорили. Ну, как говорили… говорил. В мои уши лился унылый, нескончаемый монолог.

Слушать этого… страдальца было просто невыносимо. На меня непрерывным потоком лились жалобы на дуру-жену, на женский пол в целом, на дороговизну, на снег, на жару, на весь мир. И слова вставить не давал! Приходилось терпеть, согласно поддакивая и не особо вдаваясь в текст. Больше скажу! Складывалось впечатление, будто человек радостно тонет в яме с экскрементами и, вместо спасителя, ищет себе компаньона.

Редко, очень редко у меня получалось свои пять копеек забросить в беседу так, чтобы он их заметил и дал ответ. Как правило, сбивчивый, невнятный, пропитанный внутренней неустроенностью.

Дежурил Боря каждую ночь; спал, похоже, днём, а потому через три дня общения я хотел его убить, несмотря на возможные последствия.

С другой стороны, по отдельным оговоркам этого горе-охранника сложилось общее впечатление о месте, куда нас с Зюзей занесла судьба. Это оказался довольно крупный посёлок недалеко от Белгорода, рядом с железной дорогой, почти полностью жилой. Собрался здесь народ, совершенно неприспособленный к созидательному труду и предпочитающий быстрые доходы; по сути не брезгующий ничем. Одним словом, тут обитала до неприличия разросшаяся банда мусорщиков с неплохой материальной базой.

Основным видом деятельности аборигенов являлось мародёрство во всех проявлениях и в промышленных масштабах. Артели, состоящие из самых разных в прошлом социальных слоёв, рыскали по ненаселённым пунктам и собирали всё, что хоть как-то годно к обмену и не приколочено. Потом подгоняли паровоз с вагонами, грузили добычу и отвозили на рынок. В основном в Харьков, но и в Белгороде было что-то подобное тоже, только масштабом поменьше. Выбор конечной станции напрямую зависел от того, какой товар имелся в конкретный момент.

Наиболее ходовой вещью считался металлопрокат. Возрождающаяся цивилизация на юге с удовольствием брала швеллер, уголки, листовой металл. В обмен шёл уголь, небольшие партии низкосортного бензина, продукты. Сейчас все силы мусорщиков были брошены на Старый Оскол. Город хоть и находился далеко от посёлка, но имел хорошие подъездные пути к складам и большие запасы всякого добра. Дело тормозилось только отсутствием крана, потому погрузка на платформы осуществлялась вручную, своими силами. Трудоёмкий процесс, что и говорить. Однако и эта проблема понемногу решалась – что-то там восстанавливали.

Помимо вышеописанных источников для существования, местные, включая несколько фортиков поблизости, не брезговали и мелким огородничеством, и разбоем, и рэкетом купцов, и людоловством. Последнее было так, по ходу жизни. Нашлись на севере людишки бесхозные, которых можно обобрать до нитки и продать – хорошо. Не нашлись – всем грузить прокат или чего нашли.

Историю моего попадания сюда Борис не знал, потому что по природе своей ничем, кроме собственных переживаний, не интересовался. Зато поведал, что живу я у авторитетного человека «под которым тут половина посёлка ходит» Ивана Михайловича. Под кем «ходит» вторая половина – уточнять даже не стал – нет у меня таланта интриговать и всех со всеми стравливать.