Не нашёл.
С головы перенёс руку на холку, с холки — живот. Каждый контакт отдавался обжигающим холодом в моей душе.
Нет её больше. Всё.
– Она мертва, – скорее для себя, чем для Зюзи проговорил я. – Остыла.
На добермана старался не смотреть. Боялся. Боялся до жути, до одури, до холодного пота под рубахой увидеть в её глазах нечто... сам не знаю, что.
– Кто её убил?
Ни «как», ни «зачем», ни «почему»...
Кто?
Хороший вопрос. Точный, отметающий лишнее. А я себя стеклом ощущаю. Простым, прозрачным стеклом, через которое видно и ту, и эту сторону, смотря откуда глядеть. И вот ему хочется выразить эмоции, отреагировать на происходящее, но оно не может. Знает, если дёрнется — разлетится на острые осколки и никогда не восстановится. И неважно, что каждый осколок — это тоже стекло, через которое так же можно любоваться миром и кривлять забавные рожицы, веселя... некого уже веселить. В прошлом остались такие забавы. Оно больше никогда не будет целым. Навсегда останется битым, опасным, норовящим за новое, никчёмное состояние порезать в отместку своей острой кромкой любого, кто прикоснётся. Потом — недовольные люди, ведро, помойка...
Потому и держатся стёкла изо всех сил, не хотят биться.
С нами – не мёртвыми – сложнее, мы уже разбились. В первый раз — у погребального костра неподалёку отсюда, напополам. Не сдались, сделали вид, что мы крепкие, надёжные, готовые вытерпеть и не такое. Думали, что получилось себя обмануть. И вот — снова напополам. Четвертушка от нас осталась. Мелкая, слабая, незаметная.
Что дальше?..
Заплакать бы, да слёз в себе найти не могу. Жмурюсь, щурюсь от нестерпимой рези в глазу, в горле образовался сухой, не дающий дышать комок. Его глотаешь, глотаешь... и не можешь протолкнуть в себя.
Мало воздуха.
Разумная ждала, не тормошила. Я слышал её дыхание, чувствовал её боль.
Но надо ответить.
— Сейчас посмотрю, -- кое-как протолкнул слова наружу. – Подожди...
Неуверенно, будто делаю что-то постыдное, предающее маленькую разумную, заставил себя сконцентрироваться на ранах Роси. Одна большая, глубокая, в палец шириной, начинающаяся под нижней челюстью и идущая по шее наискосок и другая, поменьше, в спине, немного левее позвоночника. Третья, больше похожая на царапину, вытянулась от крестца по левому бедру. Голова осталась цела, за исключением ушей. От перепада давления при взрыве из них выступила кровь.
Края у всех повреждений рваные, незнакомые. Не дробь, не картечь, не зубы. О пуле или самопальных зарядах с рубленым железом и говорить нечего. Не знаю, с чем сравнить... Единственное, что я могу с относительной уверенностью сказать – умерла наша разведчица от потери крови. Под шеей изрядная лужица натекла. Потемневшая, с вкраплениями шерстинок и успевшая подзапылиться.
Раздвинул пальцами рану на шее – разворочено всё. Где сосуды, где мясо – сразу и не разберёшь.
Надо осмотреться тщательнее, ответы нам очень нужны. С подробностями.
– Стой тут. Не ходи за мной, – бросил я Зюзе. – Посмотрю, что внутри.
Поднявшись на ноги, отошёл на пару шагов назад, задрал голову. Обычная пятиэтажка. Жёлто-серая, с обгрызенными ветром краями межпанельных швов и разномастно застеклёнными балконами. Бывал здесь неоднократно. И Рося бывала. Что её сюда погнало? Зачем пошла? Внутри же нет ничего ценного – неоднократно вместе с ней пустые квартиры обшаривали!
Бочком, стараясь не наступить в кровь, вошёл в подъезд. И всё сразу стало понятно.
Рося подорвалась на растяжке. Вон, посечённые осколками стены, кусочки проволоки, свежесодранная краска на нижней части перил как раз в том месте, где была привязана граната, мелкие кусочки железа тут и там, спусковой рычаг, отлетевший на ступеньки.
Страшная смерть. Я боюсь представить, какой ад творился здесь в момент срабатывания убийственного устройства.
Ограниченное пространство входа в старую хрущобу, взрыв, от которого наша разведчица никуда не смогла деться, медленное угасание в полном одиночестве...
В невидной с улицы части стены, на котором ещё висели несколько почтовых ящиков с выгнутыми хулиганьём в далёком прошлом дверцами, торчал искривлённый, волнистый ошкамёлок стали. Дотронулся пальцем – острый.
У самого выхода обратил внимание на дверь. Провисшую, с уклоном полотна немного вниз. Наверняка плотно не закрывалась. Там тоже оказалось немного проволоки, привязанной к вкрученному во внутреннюю обшивку крючку. На открытие, получается, установили. Потянул на себя – граната и сработала.
Без сомнений, умелец ставил. Чуткость отрегулировал, иначе, будь предохранительное кольцо пожёстче зафиксировано, Рося бы дверь не смогла открыть. Ей же за ручку не взяться, на себя молодецки не потянуть. Она лапкой или мордочкой действовала. Своим глазом видел несколько раз: просунет в щель кончик мордочки и отталкивает, помогая себе всем телом и норовя не столько дверь распахнуть, сколько протиснуться внутрь. Ловко это у неё получалось.
Так и тут случилось – приоткрыла, юркнула, замедление запала послушно отсчитало «раз, два, три», и...
От непроизвольно подсунутого воображением зрелища пробрал мороз по коже.
Тогда как установившие эту мерзость отсюда свалили?
