Зюзя. Книга третья - [34]

Фролов с интересом взглянул на меня, явно оценив откровенность, потом снова вздохнул:

– Н-да... Наслышан. Неприятная история, да и Коробова очень жаль. Толковейший был человек.

В ответ лишь пожал плечами, показывая, что дело прошлое – нет смысла вспоминать. Сегодня дел тоже хватает. А особист не унимался.

– Скажите, покойный полковник сообщал вам, что мы вас разыскиваем?

– Да, – я по-прежнему не забывал, что этому опасному человеку лучше говорить правду, да и врать умнее правдой или полуправдой. Исключение лишь там, где никак не проверишь и не догадаешься.

Сергей Юрьевич покачал головой:

– Я так и думал... Не переживайте! По поводу тех событий... на заимке, к вам претензий нет. Наши специалисты восстановили хронологию событий. Попытка вашего задержания была несколько спонтанным решением, основанным исключительно на эмоциях. Потому прошу понять правильно.

...Ох и хитрый человек! Вот ему моё прощение – как зайцу стоп-сигнал, а ведь извиняется завуалированно, не хочет без нужды доверительные отношения портить. Не люблю таких. Никогда не знаешь, чего от них ждать – то ли нож в спину, то ли поддержку в самых неожиданных ситуациях. В прошлый раз отпустил, в этот – без понятия. Может и на перегной пустить запросто, а может и к делу приставить.

А может и родне Михалыча выдать. Но это вряд ли. Как умер главарь банды – видели только я и Зюзя. Но мы никому не расскажем, а труп крысюки, я думаю, в течение суток прибрали. Мстить за старого пердуна, которого я в Белгородском депо прирезал, тоже никто не станет – фигура не та. Это Михалыч ещё пытался что-то сделать не столько из праведного гнева, сколько для поддержания авторитета, а остальным такое счастье и нафиг не нужно. Да и далеко мы друг от друга, с конвоем не отправишь...

Мне оставалось лишь согласиться:

– Радует, что разобрались. Но зачем ваши люди меня сюда привезли? Я же не сделал ничего!

Сергей Юрьевич ответил, скорее всего, честно:

– Я пока не знаю – докладные не читал. Потому ничего конкретного сказать не могу. Когда ситуация прояснится – отвечу. Погостите пока у нас. Отдохнёте, помоетесь, выспитесь.

– В общем, посидите в тюрьме до особых распоряжений, – я подхватил и озвучил общую суть его слов.

Фролов даже глазом не моргнул:

– Да. Ничего в этом страшного не вижу. Вы знаете – мы не кровожадные злодеи. После разбирательства решим, что с вами делать, – и добавил уже мягче. – Я действительно не знаю причин, по которым вас сюда привезли. Да и наткнулся я на вас совершенно случайно – просто в дежурку зашёл. Потому предлагаю пока оставить этот вопрос и отправляться на отдых. Время уже вечернее, скоро ужин. Охрана! – позвал он.

В кабинет сразу вошли двое конвоиров и препроводили меня в небольшую, весьма комфортную камеру в конце коридора, не забыв на прощанье ещё раз обыскать.

***

...Первые три дня меня водили на допросы. Неизвестный мужчина в камуфляже без знаков различия и с повадками профессионального следователя дотошно записал весь мой путь от Вологодских лесов до родного посёлка, ничего не упуская и не забывая. Я не врал. Почти. Вот только по-прежнему клялся, что Зюзя погибла у сектантов и где именно лежит её тело – мне не известно. Дознаватель делал вид, что верил, однако мы оба понимали – начни он допрос с пристрастием – и я сломаюсь. Но какой в этом смысл? Ну убили собаку – и хорошо, тварью меньше – именно такой ход мыслей читался на его лице.

В сложившейся ситуации, видимо, пока не было необходимости всерьёз докапываться до истины, да и допрашивающего больше интересовали особенности пройденного мною маршрута, политическая ситуация в оживающих областях, схемы оборонительных сооружений, принятые на юге и многое, многое другое.

Дважды видел Фролова. Он тихо заходил в допросную и слушал, абсолютно не вмешиваясь в процесс. После так же молча уходил.

Записав мою одиссею, мужчина переключился на окрестности моего последнего места жительства. Вот тут пришлось попотеть, рассказывая о состоянии дорог, посёлков и деревень, а заодно припоминая наиболее подходящие места для ночёвок и зимовок. Но ничего, вроде бы выкрутился.

Затем от меня отстали, ничего не объясняя и словно забыли.

***

В первый же день пребывания в тюрьме охрана наскоро растолковала мне местные порядки: в разговоры ни с кем не вступать, не шуметь, отзываться по первому требованию. Шаг вправо, шаг влево – ну и дальше традиционно. Объясняли просто, особо выражений не выбирая и постоянно уточняя всякие нюансы про мои почки и печень, которые гарантированно пострадают в случае неповиновения. Я им верил – эти могут, потому обещал не докучать.

Взаперти, в одиночке, всегда скучно. И ничего не хочется делать. Все движения выполняешь почти насильно, каждый раз ломая себя словно заново. Но эта апатия проявляется не сразу. В первые дни, пока таскали на допросы и измордовывали сотнями всевозможных вопросов, отпуская лишь на сон – скучать не приходилось. Постоянно боролся с усталостью, с туманом в голове от нудных уточнений и нюансов.

Потом, когда от меня отвязались я и наконец-то выспался, началось самое пакостное – прилипчивое, давящее ощущение ограниченного пространства и постоянная теснота терзали психику, превращаясь в почти физическую боль. Тело при этом каждую секунду словно скручивала пружиной жажда действия: хочется куда-то бежать, что-то делать; постоянно казалось, что если бы не решётка с замком, не четыре стены – горы бы свернул.