Звучащий свет - [25]

Но листьев круженье с откоса.

Я буду разматывать этот клубок,

Покуда не вырастет следом,

Чутьём и наитьем высок и глубок,

Тот мир, что лишь вестникам ведом.

28 августа 1992

«Отшельничая сызнова в глуши,…»

Отшельничая сызнова в глуши,

Со временем своим играя в прятки,

Всё то, что сможешь, разом разреши,

Из мглы забвенья встань – и соверши,

Но мыслей не разбрасывай в тиши —

Пути твои минувшие не гладки.

В затворничестве по сердцу пришлась

Не сгинувшая невидаль наитья —

Измаялась, но лета дождалась

И с песнею моей переплелась, —

И с осенью осознанная связь

Из непогоди вызовет открытья.

Коснувшиеся краешком чутья

Событий всех, упрямятся мгновенья,

Которым вряд ли не дали житья,

Не налили горчащего питья, —

Прибавившие сердцу колотья,

Но вынесшие к свету откровенья.

6 сентября 1992

«Не в стогу, видать, находить иглу…»

Не в стогу, видать, находить иглу,

Не во мгле отнюдь продевая нить,

Чтоб комар-мизгирь цепенел в углу,

Чтоб одних жалеть, а других винить.

И не то чтоб шёлк расстилался здесь,

До ворот Востока раскинув путь,

Но пичужий щёлк приживался весь,

Эту ткань пространства успев кольнуть.

Не пыли, дорога, у днешних стен,

Не коли, игла, золотую плоть,

Чтобы плыть ладье, испытавшей плен,

Чтобы новой сути добыть щепоть.

Чтобы жгучей соли хватило нам

До скончанья века сего на всех,

Не хоромы, братья, нужны, а храм,

Где бы общий мы отмолили грех.

Целованьем царским не всяк велик,

Толкованьем книжным не всяк спасён, —

И не ворон там пировать привык,

Где проходит осторонь вещий сон.

То не ветер сызнова крепнет, шал,

То не вечер засветло вдруг пришёл —

Небосвод высок и надменно-ал,

А земле пора отдохнуть от зол.

9 сентября 1992

«То роем пчёл, то птичьим говорком…»

То роем пчёл, то птичьим говорком,

Наречьем свищущим, щебечущим, щемящим,

На веки вечные прощаясь, точно ком

Застыл в гортани, – паводком звенящим,

Шумящим выводком, незримым локотком,

Ещё мелькающим и тающим в лазури,

Чтоб все, кто всё-таки владеют языком,

Лоскутья домыслов кроили по фигуре,

Чтоб тот, кто с кем-нибудь хоть чуточку знаком,

Хотя бы изредка здоровался когда-то,

Привык довольствоваться даже пустяком,

Вниманья требуя предвзято,

Приходит осень – всё-таки при ней,

Неумолимой и печальной,

И жесты сдержанней, и тон куда скромней,

Чем там, в наивности поры первоначальной,

В невинных опытах, ненайденных словах,

Ещё желающих принять иные формы,

Чем им положено, – а нынче дело швах,

А там обрушатся и непогодь, и штормы

На эту почву с глиной пополам,

С хрустящей россыпью по кромке самоцветной,

А там, как водится, такой пойдёт бедлам,

Что дом насупится с досадой безответной

На эту плещущую всем, что под рукой,

Куда попало, только бы попала,

Погоду, бредящую влагой день-деньской,

Бубнящую, что за ночь накропала,

В накрапе каверзном оконного стекла,

Что вряд ли выдержит всю мощь её крутую,

Всю горечь тайную, что кровью истекла,

Всю помощь странную, что всё же не впустую,

Как ни крути, но всё-таки дана

Как бы порукою за то, что завтра будет,

Приходит осень – то-то и она

Живёт, как Бог положит и рассудит.

21 сентября 1992

«И свет звезды в теснине междуречья…»

И свет звезды в теснине междуречья,

Где вывихи эпохи да увечья

Сквозь узорочье памяти прошли,

В ушко игольное втянулись нитью плотной,

Прихватывая следом дух болотный,

То рядом различаешь, то вдали.

Чей будешь ты? – да тот, кто годы прожил,

Кто помыслы рассеянные множил,

Сомненьями да вымыслами сыт

Настолько, что куда теперь скитаться! —

Ах, только бы с покоем не расстаться,

А воля пусть о прошлом голосит.

Утешит ли всё то, что оживляло

Слова твои – и в горе прославляло

То радость мирозданья, то любовь, —

Твоё неизъяснимое, родное,

Привыкшее держаться стороною,

Таившееся, влившееся в кровь?

Не время ли, как в детстве, оглядеться,

Озябнув – отдышаться, обогреться,

Привыкнув – научиться отвыкать

От бремени обыденного, чтобы

Прожить и впредь вне зависти и злобы? —

Попробуй-ка такого поискать!

26 сентября 1992

«Каждой твари – пара в подлунном мире…»

Каждой твари – пара в подлунном мире

На ковчеге том, где стол, и ложе, —

Не своими ль в доску, себя транжиря,

На чужом пиру мы стареем всё же?

По ранжиру каждый, пожалуй, может,

Перекличке вняв, у стены застынуть, —

Но какая, друже, обида гложет,

Если кто-то хочет ряды покинуть!

Нет покоя, брат, и в помине даже —

Из неволи мы, из тоски да боли,

Запоздали мы, потому-то, враже,

Ты рассыплешь вдосталь хрустящей соли.

То ли дело свет, что в себе хранили,

То ли дело дух, что несли с собою, —

Хоронили всех – а потом ценили,

Укоряли всех, кто в ладах с судьбою.

У эпохи было лицо рябое,

По приказу шла от неё зараза, —

Но куда бы нас ни вели гурьбою,

У неё на всех не хватало сглаза.

Слово «раб» изгнал я из всех законов,

Что в пути своём на ветрах воспринял, —

И знавал я столько ночей бессонных,

Что покров над всем, что живёт, раскинул.

Слово царь я тем на земле прославил,

Что на царство, может быть, венчан речью,

Потому-то всё, что воспел, оставил

На степной окраине, – там, за Сечью.

Не касайся, враже, того, что свято,

Исцеляйся, друже, всем тем, что скрыто

В стороне от смут, у черты заката,

Где от кривды есть у тебя защита.

28 сентября 1992

«Шумит над вами жёлтая листва,…»

Шумит над вами жёлтая листва,

Друзья мои, – и порознь вы, и вместе,