Звучащий свет - [26]

А всё-таки достаточно родства

И таинства – для горести и чести.

И празднества старинного черты,

Где радости нам выпало так много,

С годами точно светом налиты,

И верю я, что это вот – от Бога.

Пред утренним туманом этажи

Нам брезжили в застойные годины, —

Кто пил, как мы? – попробуй завяжи,

Когда не всё ли, в общем-то, едино!

Кто выжил – цел, но сколько вас в земле,

Друзья мои, – и с кем ни говорю я,

О вас – в толпе, в хандре, навеселе,

В беспамятстве оставленных – горюю.

И ветер налетающий, застыв,

Приветствую пред осенью свинцовой,

Немотствующий выстрадав мотив

Из лучших дней, приправленных перцовой.

Отшельничать мне, други, не впервой —

Впотьмах полынь в руках переминаю.

Седеющей качая головой,

Чтоб разом не сгустилась мгла ночная.

1 ноября 1992

Ночь киммерийская

I

Ночь киммерийская – на шаг от ворожбы,

На полдороге до крещенья, —

В поту холодном выгнутые лбы

И зрения полёт, как обращенье

К немым свидетельницам путаницы всей,

Всей несуразицы окрестной —

Высоким звёздам, – зёрна ли рассей

Над запрокинутою бездной,

Листву стряхни ли жухлую с ветвей,

Тори ли узкую тропинку

В любую сторону, прямее иль кривей,

Себе и людям не в новинку, —

Ты не отвяжешься от этой темноты

И только с мясом оторвёшься

От этой маревом раскинувшей цветы

Поры, где вряд ли отзовёшься

На чей-то голос, выгнутый струной,

Звучащий грустью осторожной,

Чтоб море выплеснуло с полною луной

Какой-то ветер невозможный,

Чтоб всё живущее напитывалось вновь

Какой-то странною тревогой,

Ещё сулящею, как некогда, любовь

Безумцу в хижине убогой.

II

Широких масел выплески в ночи,

Ворчанье чёрное чрезмерной акварели,

Гуаши ссохшейся, – и лучше не молчи,

Покуда людям мы не надоели,

Покуда ржавые звенят ещё ключи

И тени в месиво заброшены густое,

Где шарят сослепу фонарные лучи,

Как гости странные у века на постое,

По чердакам, по всяким закуткам,

Спросонья, может быть, а может, и с похмелья —

Заначки нет ли там? – и цедят по глоткам

Остатки прежнего веселья, —

Ухмылки жалкие расшатанных оград,

Обмолвки едкие изъеденных ступеней,

Задворки вязкие, которым чёрт не брат,

Сады опавшие в обрывках песнопений,

Которым врозь прожить нельзя никак,

Все вместе, сборищем, с которым сжился вроде,

Уже отринуты, – судьбы почуяв знак,

Почти невидимый, как точка в небосводе,

Глазок оттаявший, негаданный укол

Иглы цыганской с вьющеюся нитью

Событий будущих, поскольку час пришёл,

Уже доверишься наитью, —

А там и ветер южный налетит,

Желающий с размахом разгуляться,

Волчком закрутится, сквозь щели просвистит,

Тем паче некого бояться, —

И все последствия безумства на заре

Неумолимо обнажатся, —

И нет причин хандрить мне в ноябре,

И нечего на время обижаться.

III

Вода вплотную движется к ногам,

Откуда-то нахлынув, – неужели

Из чуждой киммерийским берегам

Норвежской, скандинавской колыбели? —

И, как отверженный, беседуя с душой,

Отшельник давешний, дивлюсь ещё свободе,

Своей, не чьей-нибудь, – и на уши лапшой

Тебе, единственной при этой непогоде,

Мне нечего навешивать – слова

Приходят кстати и приходят сами, —

И нет хвоста за ними – и листва

Ещё трепещет здесь, под небесами,

Которые осваивать пора

Хотя бы взглядом, —

И пусть наивен я и жду ещё добра

От этой полночи – она-то рядом, —

Всё шире круг – ноябрьское крыльцо

Ступени путает, стеная,

Тускнеет в зеркальце холодное кольцо —

И в нём лицо твоё, родная,

Светлеет сызнова – неужто от волшбы? —

Пытается воздушное теченье

Сдержать хоть нехотя дорожные столбы —

От непомерности мученья

Они как будто скручены в спираль

И рвутся выше,

И, разом создавая вертикаль,

Уйдут за крыши, —

Не выстроить чудовищную ось

Из этой смуты —

И зарево нежданное зажглось,

И почему-то

Узлом завязанная, вскрикнула туга

И замолчала, —

Как будто скатные сгустились жемчуга

Полоской узкою, скользнувшей от причала.

14–15 ноября 1992

«Когда закручен лист жгутом…»

Когда закручен лист жгутом —

И нет причины обольщаться

Всем тем, что сбудется потом,

И тени бросятся прощаться

Со всеми разом, наобум,

И, что-то важное решая,

Берутся вроде бы за ум,

Со светом встретиться мешая, —

Наверно, всё-таки пора

К тому, что медлит, приобщаться,

Чтоб там, где ждут ещё добра,

За нас не стали огорчаться.

И по-особому тепло,

Хотя и с дозою прохлады, —

И, может, изредка везло,

Но перебарщивать не надо

Ни с тем, что ночью леденит,

Ни с тем, что утром согревает, —

Пусть век наш тем и знаменит,

Что вдруг такое затевает,

Чему противится душа,

Чему препятствуют светила, —

А осень, право, хороша —

Всё поняла и всех простила.

18 ноября 1992

«Когда закручен лист жгутом…»

Чего ты ждёшь сегодня от меня,

Пора моя, пустынница седая?

Кого зовёшь, ещё не увядая,

Воспрянув от присутствия огня,

С которым в доме вроде веселей —

Не всё ль равно – печного иль свечного —

То дикого, а то почти ручного, —

Смотри на пламя, плачь и не жалей

Ни о былом, с которым сутью всей

Ты связана так прочно и незримо,

Ни о таком, чем издавна ранима,

Ни о бессонной памяти своей,

С которою так трудно совладать,

Укрыв её под ветром леденящим,

Ни – вымолвить бы мне – о настоящем,

В котором всем придётся отстрадать,

Чтоб высветлилось всё, чем жили мы,

Дышали чем, всем телом понимая,

Что ночь идёт, холодная, немая, —

Чего ещё ты хочешь средь зимы? —

Добра души и музыки тепла,

Когда звезда Рождественская близко —