Звучащий свет - [22]

Шрифт
Интервал

Тайники, задворки, закрома.
Ну-ка вынем джинна из бутылки,
Поскребём растерянно в затылке,
Золотые времени ухмылки
Превратим в песчинки, – полетим
В никуда, – с волшебными часами
Заодно – и даже с небесами
Не в родстве ли? – может, с чудесами
Всё, что проще, видеть захотим.
Не затем я гибнул, воскресая,
Чтобы мгла куражилась косая
Над землёю, – столькое спасая,
Обрести пристанище в тиши
Помогло мне всё, что было близким,
Что высоким было или низким,
Было с ростом связано и риском —
Вот и стало памятью души.
7 декабря 1991

«Пространства укор и упрямства урок…»

Пространства укор и упрямства урок,
Азы злополучные яви,
Которой разруха, наверно, не впрок, —
И спорить мы, видимо, вправе.
И вновь на Восток потянулись мосты,
В степях зазвенели оковы,
Но древние реки давно не чисты,
Моря до сих пор нездоровы.
И негде, пожалуй, коней напоить
Безумцам, что жаждут упорно
Громаду страны на куски раскроить
И распрей раскаливать горны.
Отрава и травля, разъевшие кровь,
Солей отложенья густые,
Наветы и страхи, не вхожие в новь,
При нас – да и мы не святые.
И мы в этой гуще всеобщей росли.
В клетях этих жили и норах,
И спали вполглаза мы – так, чтоб вдали
Малейший почувствовать шорох.
Мы ткани единой частицы, увы,
Мы груды песчаной крупицы —
И рыбу эпохи нам есть с головы
Непросто, – и где причаститься
К желанному свету? – и долго ли ждать
Спасительной сени покрова,
Небесной защиты? – и где благодать,
И с верою – Божие Слово?
И снова – на юг, в киммерийскую тишь,
Где дышится глубже, вольнее,
Где пристальней, может, сквозь годы глядишь
И чувствуешь время вернее.
9 декабря 1991

«К вечеру потеплело…»

К вечеру потеплело,
Снег отсырел, разбух,
В душу мою и в тело
Вешний пробрался дух.
Рано, конечно, рано —
Долго ещё зиме
Тешиться самозвано,
Холод держа в уме.
Вот и хрустит дорожка,
Под фонарём блестя, —
В то, что глядит в окошко,
Вслушайся не шутя.
То ли в пустынном взоре
Музыки искра есть,
То ли с востока, с моря,
Ждать мне благую весть.
Кто мне сегодня скажет,
Что меня завтра ждёт?
Всё, что с ушедшим свяжет,
Больше огнём не жжёт.
Кто меня завтра встретит
На берегу морском?
Тает свеча, но светит,
В доме таясь людском.
13 декабря 1991

«Своя интонация, знаю…»

Своя интонация, знаю,
И голос, конечно же, свой,
И доля, понятно, земная —
Но что же ведёт за собой?
И кто-то шепнёт ненароком
О чём-то – наверно, о том,
Что время – вон там, за порогом,
И скручено вправду жгутом,
Что время – вот здесь и повсюду
Присутствует, верует, ждёт
Причастности подлинной к чуду
От всех, чьё участье грядёт
В движении общем к открытью
Поистине нового дня,
Который прозреть по наитью
Поможет явленье огня
На кромке нелёгкого века,
На склоне, на грани эпох,
В разливах небесного млека,
На почве, чей пыл не иссох,
На бреге, что круче и выше
Заморских, – на самом краю
Сознанья, – и дальше, за крыши,
Звезду вопрошая свою.
13 декабря 1991

«Мне оставлено так немного …»

Мне оставлено так немного —
Крик слепого да взгляд немого —
В этом хаосе на ветру,
Где обрывки ненастья вьются,
Связи рвутся и слёзы льются
На окраине, на юру.
Клок не выкроишь из раздора,
Бранным стягом не станет штора,
Дом не выглядит кораблём —
На веку только вздох пожара,
Мокрой гари душок из яра,
Да и то тишком, под углом.
Столько видано мной сумбура,
Что уже не затащишь сдуру —
И охоты, конечно, нет
В это месиво лезть крутое
И в пустые вникать устои,
Чтоб ничком выходить из бед.
Может, это мне только снится? —
Но заблудшая бьётся птица
О стекло с лезвиём листа —
Просто время теперь иное —
И утраты встают за мною,
Чтобы совесть была чиста.
16 декабря 1991

«Сомнамбулическая высь,…»

Сомнамбулическая высь,
Меланхолическая глушь, —
Куда мы, право, поднялись?
Там – рознь и песнь, здесь – тишь и сушь.
Ещё свирепствует раздор
В моём разбуженном краю —
Но я со всеми до сих пор
Краюху страха не жую.
И возвращаюсь я туда,
Где гущина и быстрина,
Лишь потому, что никогда
Свои не горбил рамена
Ни перед тем, кто славил власть,
Ни перед тем, кто правил бал,
Ни перед тем, кто – вот напасть! —
На горло песне наступал.
Но жил я так, что – видит Бог —
Не сосчитать душевных ран, —
И если шёл высокий слог,
То был он, значит, свыше дан.
А если проще пелось мне,
Дышалось легче и полней —
Хватало в мире мне вполне
Любви, и терний, и корней.
17 декабря 1991

«Уходит какая-то сила…»

Уходит какая-то сила,
И вроде бы пусто в груди, —
Так что это всё-таки было?
А впрочем, постой, погоди.
Не новую силу ли чую,
Пространства вдыхая размах?
И старые раны врачую,
Покою внимая впотьмах.
А воля – она многогранна,
Её не бывает полней, —
И, видимо, вовсе не странно,
Что тянемся издавна к ней.
В поступках своих своевольны,
Мы сдержанней стали уже —
И, участью этой довольны,
На грозном живём рубеже.
Что было – уже миновало,
Грядут снегопад, ледостав, —
И в рёве девятого вала
Нам кажется: каждый был прав.
Ещё не рванулись мы просто
Сквозь дрёмой очерченный круг,
Сквозь драму сомненья и роста
В трагедию времени, друг.
10 февраля 1992

«Выгнутая лоза…»

Выгнутая лоза,
Розовый мёрзлый куст, —
Вот и блестит слеза,
Слово слетает с уст.
Угомонись, уймись,
Выспись и встань, как встарь, —
Брезжущая ли высь,
Жертвенный ли алтарь?
Съёжившись там, внутри,
Выпрямившись извне,
Словно впервой, замри
С первым лучом в окне.
Много ли было троп,

Еще от автора Владимир Дмитриевич Алейников
Седая нить

Владимир Алейников – человек-легенда. Основатель поэтического содружества СМОГ (Смелость, Мысль, Образ, Глубина), объединившего молодых контркультурных авторов застойных шестидесятых, отказавшихся подчиняться диктату советского государства. Алейников близко знал Довлатова, Холина, Сапгира, Веничку Ерофеева, причем не только как творческих личностей, но как обычных людей с проблемами и радостями, понятными многим… Встречи с ними и легли в основу этой мемуарной книги.


Тадзимас

Владимир Алейников (р. 1946) – один из основных героев отечественного андеграунда, поэт, стихи которого долго не издавались на родине, но с начала шестидесятых годов были широко известны в самиздате. Проза Алейникова – это проза поэта, свободная, ассоциативная, ритмическая, со своей полифонией и движением речи, это своеобразные воспоминания о былой эпохе, о друзьях и соратниках автора. Книга «Тадзимас» – увлекательное повествование о самиздате, серьезнейшем явлении русской культуры, о некоторых людях, чьи судьбы неразрывно были с ним связаны, о разных событиях и временах.