Звучащий след - [25]
— Теперь швед меня укокошит, — с отчаянием пробормотал Том.
— А мы где же? — сказал я. — Швед ведь не злее «профессора».
Но Том, как видно, был невысокого мнения о нас.
— Это вы во всем виноваты, — закричал он. — Какое вам дело до меня и «профессора», любопытные обезьяны! — Причитая, он осыпал нас страшными ругательствами.
— Кто этот швед и за что он собирается тебя укокошить? — Ахим недоуменно посмотрел на меня.
— Он говорит про шведа, у которого они стянули часы, — пояснил я.
Пока Том колотил кулаками по песку, я быстренько рассказал Ахиму, что произошло недавно между «профессором» и Томом у колонки.
— Что ты еще заметил, мягко выражаясь, странного, в их отношениях?
— А разве не странно, — ответил я, — что человек заставляет парнишку в дикую жару чистить себе костюм, а сам в это время лежит и храпит? Или что этот человек науськивает его на клубок дерущихся мужчин и тот выуживает из клубка пачку сигарет, которые преподносит своему хозяину?
Том швырнул в меня горсть песку.
— Заткни свою лживую глотку! — закричал он в бешенстве, красный как рак, и тут же снова взмолился, чтобы мы спасли его от шведа.
Ахим уселся рядом с Томом.
— Шведы, они тихие, как ягнята, — убеждал он Тома, — они только делают вид, будто собираются убить. А кроме того, тут и я замолвлю словечко.
Том еще два-три раза глотнул слюну, отер рукавом вспотевшее лицо и упрямо уставился в пространство. Ахим дружелюбно толкнул его в бок. Том скривился.
— Перестань, — сказал он грубо, — я боюсь щекотки.
Мы усмехнулись.
— Это ты стащил часы у шведа? — начал допрос Ахим.
Том кивнул. До чего же я презирал его! И этот мерзавец еще носит в кармане договор, под которым стоит мое честное имя!
Я обозвал Тома жуликом, хитрым прохвостом. Он вскочил на ноги, дико вращая глазами. Оба мы искали взглядом доску, которую можно было бы оторвать.
— Стоять на месте, — с угрозой в голосе приказал Ахим.
Мы стояли на вершок друг от друга и меряли взглядом один другого.
— Меня они тоже обворовали, — с пеной у рта разорялся Том, — они сперли мою консервную банку.
Меня охватила дикая ярость. Я с нетерпением ждал, что Ахим начнет насмехаться над доводами Тома. «Подлый способ снимать с себя вину, обвиняя других» — вот что он мог бы сказать. Но вместо этого Ахим просто разнял нас.
— Значит, ты продал часы Бочонку и наелся досыта? — обратился он к Тому, который опять принялся хныкать.
— Вот в том-то и подлость — «профессор» все отобрал у меня!
В конце концов Том подробно рассказал, как все случилось. «Профессор» застиг его на месте преступления, и, чтобы купить его молчание, Том вынужден был исполнять все его требования.
— А потом он заманил тебя сюда, чтобы ты ублажал его, не так ли? — спросил Ахим.
Том подтвердил и это. Мы молча посмотрели друг на друга.
— Проклятый еврей! — сказал Ахим, и при этом взглянул на меня.
— Он вовсе не еврей! — возразил Том вместо меня. — «Профессор» не выносит евреев.
— Ясно, еврей, — настаивал Ахим. — Эрвин только что заявил мне, что все те, кто отравляет атмосферу одним только своим существованием, — евреи.
И вполне дружелюбным тоном он повторил мои собственные слова, только что сказанные мною в адрес торговца новостями. Говорил он задумчиво, как человек, который не сразу уловил смысл услышанного и только теперь до него добирается. «Ну, мой мальчик, — казалось, говорили лукавые морщинки вокруг его глаз, — открой наконец свои карты».
В смущении я ковырял пальцем песок, зная — вернее, чувствуя, — что Ахим затягивает на моей шее петлю, которую я сам на себя набросил. Как мог я теперь оправдать свои прежние поступки? Том был прав: кто крадет у меня банку, посягает на мою жизнь!
Меня прошиб пот. Передо мной сидели Том и Ахим, ожидая моего ответа.
— Надо позвать полицию, — пробормотал я.
Разумеется, это была немыслимая чушь.
— Конечно, необходимо позвать полицию, — повторил Ахим, — Том, позови полицейского, и пусть он арестует «профессора».
— Я не желаю иметь дела с полицией, — Том смущенно почесал затылок, — сходи сам.
Я был рад, что наш разговор зашел в тупик. Махнув рукой, Ахим покончил с этой скользкой темой, поднялся и заглянул в щель между досками.
— Бочонка не видать, — сообщил он нам. Потом, внезапно приняв решение, повернул к выходу. — Вы тут позаботьтесь о дровах, а я потолкую с шведом.
В смятении смотрели мы ему вслед, когда он выходил из барака. И затем принялись ожесточенно рвать доски. Том орудовал на одной, а я на другой стороне барака. Мы не удостаивали друг друга даже взглядом.
— Хватит, — бросил я ему, пускаясь в обратный путь с целой охапкой досок.
Том шел за мной следом, тоже изрядно нагрузившись. Подойдя к дверям, он выглянул — нет ли Бочонка.
— Никого, — буркнул он.
Мы трусили по пустырю. Доски хлопали нас по плечам, набивая нам синяки.
— Что за издевательство! — ругался Том. — Возле кухни можно в шлаке отыскать кокс.
— Не скули, — произнес я, запыхавшись. — Как придем, сможешь разок затянуться, у меня еще есть в чемодане окурок.
Том вдруг страшно заторопился, и я едва поспевал за ним.
Налетевшая вчера буря бушевала до глубокой ночи. Она разъяренно хлестала море; свинцовая вода с ревом накатывала на берег. Мы жались друг к другу в бараке, как нахохлившиеся птицы. Воздух был полон неумолчного грохотания, глушившего всякую мысль.
Анне Давидовне Красноперко (1925—2000) судьба послала тяжелейшее испытание - в пятнадцать лет стать узницей минского гетто. Через несколько десятилетий, в 1984 году, она нашла в себе силы рассказать об этом страшном времени. Журнальная публикация ("Дружба народов" №8, 1989) предваряется предисловием Василя Быкова.
Михаил Григорьевич Зайцев был призван в действующую армию девятнадцатилетним юношей и зачислен в 9-ю бригаду 4-го воздушно-десантного корпуса. В феврале 1942 года корпус десантировался в глубокий тыл крупной вражеской группировки, действовавшей на Смоленщине. Пять месяцев сражались десантники во вражеском тылу, затем с тяжелыми боями прорвались на Большую землю. Этим событиям и посвятил автор свои взволнованные воспоминания.
Вадим Германович Рихтер родился в 1924 году в Костроме. Трудовую деятельность начал в 1941 году в Ярэнерго, электриком. К началу войны Вадиму было всего 17 лет и он, как большинство молодежи тех лет рвался воевать и особенно хотел попасть в ряды партизан. Летом 1942 года его мечта осуществилась. Его вызвали в военкомат и направили на обучение в группе подготовки радистов. После обучения всех направили в Москву, в «Отдельную бригаду особого назначения». «Бригада эта была необычной - написал позднее в своей книге Вадим Германович, - в этой бригаде формировались десантные группы для засылки в тыл противника.
Роман Алексея Федорова (1901–1989) «Подпольный ОБКОМ действует» рассказывает о партизанском движении на Черниговщине в годы Великой Отечественной войны.
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
Книга «Отель „Парк“», вышедшая в Югославии в 1958 году, повествует о героическом подвиге представителя югославской молодежи, самоотверженно боровшейся против немецких оккупантов за свободу своего народа.