Звучащий след - [24]

Шрифт
Интервал

Я выбросил из сознания акулу, как обозвал Мюллер торговца новостями, и открыл сердце для Ахима, с которым шел воровать доски.

— Тебя, кажется, забавляет этот неудавшийся нацист?

Ахим поглядел на меня испытующе и, как мне показалось, даже с некоторым холодком. Его прищуренные глаза словно старались оттолкнуть меня. Казалось, он говорил: «Что мне за дело до тебя! Разве ты не из тех, кто посягает на нашу свободу, на нашу жизнь? Разве твои жертвы не проклянут меня, если узнают, что я вытащил тебя из дерьма, вернул к жизни?» «Не знаю», — мысленно отвечал я, бредя рядом с ним по песку. «Быть может, ты и сам не знаешь, чего хочешь. Быть может, ты поступаешь так, потому что иначе не можешь, потому что иначе ты лишишься сна, как порою лишаюсь я, когда думаю о Гроте, — ведь, если они его сцапают, он погиб». Я посмотрел на Ахима. Его лицо было строгим и замкнутым. Я бы охотно сказал ему все, но не решался. Что, если он начнет надо мной смеяться? «Клянусь своей саблей!» — как говорит Бочонок — разве я хоть раз просил о чем-нибудь его и остальных? Какое им дело, выживу я или подохну? Не нужна мне их помощь, от нее я только лишился покоя. «Ты и твои друзья, — размышлял я, — словно расщепили меня на две части. А сами вы скрываете, какая сила движет вами. Ничем я вам не обязан. Прежде в моей жизни все было чисто, ясно, понятно. А теперь вы мне все нутро перевернули, и я никогда не знаю, что за сюрпризы подстерегают меня в дюнах. Почему вы не удираете — ты, и Мюллер, и Гроте? Вы же самые сильные! Крестьянин хоть сегодня ночью проведет вас мимо часового. Хотите быть святыми? Дураки, вот вы кто!»

Последствия дизентерии давали себя знать. Ноги у меня набрякли и словно одеревенели. На счастье, возле пустого барака околачивался Бочонок. Значит, можно не жаловаться Ахиму на слабость. Я не хотел его помощи.

— Слушай-ка, Ахим, — сказал я, указывая на солдата, — нам придется подождать, присядем ненадолго.

Солнце еще не слишком припекало. Мы опустились на песок. Ахим закурил сигарету и протянул ее мне. Сделав две-три затяжки, я отдал ему окурок. Я покосился на Бочонка. Опершись руками на ствол винтовки, он слегка наклонил голову, будто прислушивался. До чего же потешны были его ужимки; то вдруг задерет свой сизый нос к синему небу, то внимательно глазеет на барак. Стереги хорошенько! Когда сюда вступит германская армия, ей понадобится не один барак. Что до меня, то я запер бы Бочонка одного в целом бараке. Наконец он вскинул винтовку на плечо и зашагал прочь.

— Полный порядок, — сообщил я Ахиму.

— Тогда давай, у нас есть верных полчаса.

Мы быстро перебежали полосу белого песка, отделявшую нас от барака. В нескольких шагах от него начиналась ограда.

— Ты ничего не слышишь? — Ахим схватил меня за руку и прислушался к звукам, доносившимся из-за стены барака.

Я напряг слух, но не услышал ничего, кроме приглушенного скрипа насоса. Лишь когда мы подбежали ближе, я услышал какую-то возню. Она могла происходить только в бараке. Мы завернули за угол и рванули дверь, Полоса света упала на «профессора», который стиснул ногами Тома.

Меня пугала тишина, воцарившаяся в бараке с нашим приходом, и я охотно отправился бы к колонке или на кухню, где в это время всегда людно и шумно. Но мне было стыдно показаться Ахиму трусом и бросить его одного, и это чувство одержало верх. Ахим подошел к «профессору».

— Отпустите мальчишку, — сказал он и наклонился над хнычущим Томом. Я хотел остеречь Ахима, но было уже поздно. «Профессор», как тигр, рванулся вперед и схватил Ахима за ворот. Держа его одной рукой, он стал вперевалку подвигаться и ко мне. Я в ужасе отскочил. Я увидел, как посинело лицо Ахима, и беспомощно топтался вокруг гигантской тени, которую отбрасывала туша «профессора». Я кричал, взывая о помощи, хотя, знал, что меня не услышит никто, кроме этих троих. Как тогда возле кухни, Том удивленно смотрел на меня с земли. Я широко раскрыл рот и лязгнул зубами. У Тома был за плечами горький опыт, и он мгновенно понял меня.

Вытянув длинную шею, он впился зубами в икру своего мучителя. «Профессор» отозвался на боль странных клохтаньем; словно человек, пробудившийся от глубокого сна, он тупо уставился на Ахима. Руки его бессильно повисли. Волей-неволей он отпустил Тома и, шатаясь, вышел из барака. Я растерянно посмотрел ему вслед и услышал, как он громко стонет.

— Он мне точно петлю затянул на шее, — сказал Ахим сдавленным голосом и потрогал рукой шею, словно хотел оттянуть тесный воротник.

— Здорово я орал, — заявил я.

Ахим слабо улыбнулся и обратился к Тому:

— Как ты очутился здесь с «профессором»?

Том, все еще лежавший на земле, внезапно вскочил и пустился наутек. Он налетел бы на столб, но я успел вовремя схватить его.

— Никуда ты не уйдешь, — , сказал я и пихнул его обратно к Ахиму.

— Как ты очутился здесь с «профессором»? — повторил Ахим свой вопрос.

Том откинул голову назад и дерзко взглянул на Ахима.

— Очень просто — взял да и пришел.

Он бросился на песок и заколотил ногами по дощатой стене. С досок посыпалась пыль, ее прорезал тонкий солнечный луч.

— Говори правду! — сказал Ахим.


Рекомендуем почитать
Письма моей памяти

Анне Давидовне Красноперко (1925—2000) судьба послала тяжелейшее испытание - в пятнадцать лет стать узницей минского гетто. Через несколько десятилетий, в 1984 году, она нашла в себе силы рассказать об этом страшном времени. Журнальная публикация ("Дружба народов" №8, 1989) предваряется предисловием Василя Быкова.


Прыжок в ночь

Михаил Григорьевич Зайцев был призван в действующую армию девятнадцатилетним юношей и зачислен в 9-ю бригаду 4-го воздушно-десантного корпуса. В феврале 1942 года корпус десантировался в глубокий тыл крупной вражеской группировки, действовавшей на Смоленщине. Пять месяцев сражались десантники во вражеском тылу, затем с тяжелыми боями прорвались на Большую землю. Этим событиям и посвятил автор свои взволнованные воспоминания.


Особое задание

Вадим Германович Рихтер родился в 1924 году в Костроме. Трудовую деятельность начал в 1941 году в Ярэнерго, электриком. К началу войны Вадиму было всего 17 лет и он, как большинство молодежи тех лет рвался воевать и особенно хотел попасть в ряды партизан. Летом 1942 года его мечта осуществилась. Его вызвали в военкомат и направили на обучение в группе подготовки радистов. После обучения всех направили в Москву, в «Отдельную бригаду особого назначения». «Бригада эта была необычной - написал позднее в своей книге Вадим Германович, - в этой бригаде формировались десантные группы для засылки в тыл противника.


Подпольный обком действует

Роман Алексея Федорова (1901–1989) «Подпольный ОБКОМ действует» рассказывает о партизанском движении на Черниговщине в годы Великой Отечественной войны.


Старики

Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.


Отель «Парк»

Книга «Отель „Парк“», вышедшая в Югославии в 1958 году, повествует о героическом подвиге представителя югославской молодежи, самоотверженно боровшейся против немецких оккупантов за свободу своего народа.