Звонок из Ленинграда - [4]
— Ты про что, деда?
— Да все про тайгу, — сказал дед, — у нашего леса, как у беса, всего вдосталь. Веками черпали людишки богатство лесное, не вычерпали. Ежели хватит ума и сердца, еще не один век прокормимся.
Ксюша то и дело била мошкару, проникавшую под накомарник, а дед бормотал и ставил метки на деревьях, пока не зафыркал на просеке автобус.
Здоровенные мужики вошли в лес. Ксюша смотрела на них с любопытством. Как сказочные лесные богатыри — в касках и накомарниках. Они по-хозяйски топали ногами и дымили папиросами.
— Здорово, Савелий Андреич! — закричали лесорубы.
— Здорово, здорово, — отвечал дед, — с огнем-то не балуйте.
Заросший медной щетиной лесоруб, в телогрейке, перетянутой солдатским ремнем, включил бензопилу и прислонил цепь к стволу сосны. Брызнули серебристой струйкой опилки… Сосна вздрогнула, медленно-медленно стала клониться верхушкой…
— Идем, Ксения, — сказал дед, — не детское это дело — смотреть, как лес рубят.
— А зачем ты разрешаешь им рубить? И еще сам метки ставишь?
— Круговорот природы, — сказал дед, — лес — он, как все живое, ухода требует. Не будем вырубать время от времени — погибнет. Сам себя задушит. И птица в таком лесу не запоет, и зверь обежит стороной.
Ребята столпились возле лифта в главном корпусе. В тесной кабине все сразу не поместились и поднимались в три очереди. Не успели двери лифта разойтись, как на ребят со всех сторон нахлынул ровный гул. Этим гулом было проникнуто все: люди, машины, воздух… А высоко-высоко, где должно было уже начинаться небо, виднелся потолок. Оттуда можно было прыгать на парашюте. И посреди этого простора стояли две машины с железными лесенками и переходами, как два гигантских корабля с рокочущими двигателями.
Гудят корабли, сотрясают пол, напрягают моторы, и кажется, что вот-вот оторвутся они от металлических переплетений, соединяющих их с потолком и полом, от бесчисленных труб и… уплывут. А возле этих машин суетятся люди. Они кажутся маленькими, как котята рядом с автобусом.
— Ничего себе машинищи! — крикнул Григорьев.
— Это картоноделательная и бумагоделательная машины, — напрягая голос, чтобы пересилить гул, сказала Настя. — На этих машинах я и работаю. Видали, какие громадины? Это только верхняя часть. Все подсобное хозяйство, которое помогает делать бумагу, на первом этаже.
Петя Григорьев удивленно присвистнул. А Ксюша обрадовалась. Ее сосны там, на Тимшере, такие красивые, такие гордые, и было бы просто обидно, если бы бумагу делали из них на обыкновенных машинах. Дед называл сосны корабельными. И эти машины тоже корабли…
Бегут две широченные белые ленты, наматываются в рулон величиной с железнодорожную цистерну… Точно двумя белыми якорями держат эти рулоны корабли, и только поэтому они остаются в цеху.
— Ты бы хотела поработать на такой машине? — шепотом спросила Наташа, касаясь губами Ксюшиного уха. Ксюша кивнула. А кто бы не хотел?
IV. Беда
— Устали, экскурсанты? — спросила Настя. — Наш комбинат за один раз не обойдешь. В следующий раз другие цеха покажу.
Она провела ребят по коридору, открыла высокую дверь, и ребята очутились в длинной светлой комнате. Здесь было много цветов на окнах, на полу в круглых деревянных кадках. На стенах висели плакаты, цветные картинки, портреты. Половина комнаты была заставлена стульями, прибитыми по четыре штуки к деревянным рейкам.
— Это Красный уголок, — сказала Софья Петровна, — снимите пальто и остыньте, прежде чем идти на улицу. Я скоро приду.
Учительница и Настя вышли. Ребята побросали пальто и шапки на стулья. В комнате было жарко от круглых ребристых батарей.
Петька Григорьев заглянул в окно и закричал:
— Ух ты!
Все бросились к окнам. Там, внизу, была самая настоящая железнодорожная станция. Дымили паровозы. Мигал семафор. Краны и лебедки грузили в вагоны рулоны бумаги. Те самые…
— А куда их повезут? — спросила Ксюша.
— На фабрику. Книги печатать, — ответил Григорьев.
— А вот и нет, — возразила Митрохина, — писатели дома пишут.
Спор разгорелся нешуточный. Одни утверждали, что писатели сначала пишут дома на обыкновенной бумаге, а потом отдают на фабрику и там перепечатывают на книжной бумаге. А другие, особенно Григорьев, заявляли, что писатели сидят прямо на фабрике и печатают книжки сразу на машинах, а потом художники разрисовывают каждую книгу несмывающимися красками.
Наташа не любила спорить. Она отошла и принялась рассматривать картинки на стенах, потом остановилась возле тумбочки под пальмой. На тумбочке лежала большая книга в красном переплете. Наташа открыла ее и стала смотреть фотографии.
Ксюша оглянулась, увидела, что Наташа смотрит какую-то книгу, и поспешила к ней.
— Что это?
— А тут Настя, — сказала Наташа.
— Настя? Где? Покажи скорее.
Наташа начала поспешно переворачивать листы с фотографиями. Настин портрет был в самом начале. Ксюша даже подпрыгивала от нетерпения. Она просто не умела ждать, если ей чего-нибудь очень хотелось.
— Ну, что ты так долго? Дай, я сама скорее найду!
Ксюша в нетерпении дернула альбом к себе, и лист с фотографией Насти, который Наташа наконец нашла, разорвался пополам вместе с Настиным портретом.
